Время собирать камни

ХРАНИТЕЛЬ, ПОТЕРЯВШИЙ ПОКОЙ

Характер хранителя национального достояния должен уметь сочетать несовместимое: высокую интеллигентность и умение держать удар. Магомед сумел достигнуть этого морального компромисса. Рассказывает, что в начале директорства перессорился с пограничниками, с некоторыми чиновниками и даже местными жителями. Ему было эмоционально тяжело объяснять людям очевидные для него – исследователя, реставратора и хранителя – вещи. Иногда приходилось быть жестким и бескомпромиссным. Но, может быть, именно поэтому к нему прислушиваются и его слово имеет вес. Когда на одном из совещаний бурно обсуждали проекты развития сельского хозяйства и предприятий переработки в горной части Ингушетии в промышленных масштабах, то он оказался в одиночестве со своей категоричной позицией: равнина зарастает бурьяном, неужели кому-то не хватает площадей?

Чем дольше разговаривала с ним, тем яснее понимала, откуда у него в глазах тревожная грусть. Когда на тебе ответственность за бесценное и хрупкое национальное достояние на территории 64 тысячи гектаров, а помощников – считанные десятки (21 сотрудник по штатному расписанию в музее-заповеднике), то потеряешь навсегда покой и сон.

Три года назад в республике были выделены вроде бы значительные средства на восстановление башенных комплексов – более 30 млн рублей. Оговорка «вроде бы» не случайна. Башенные комплексы ингушей остаются открытой темой для изучения ученых. Вот и мой собеседник говорит, что каждая постройка хранит свою индивидуальность, свою тайну.

Есть стандартный набор данных о башенных комплексах. Как правило, его сообщают туристам. В частности, выделяют три вида башен: военные, гражданские, смешанные. Названия говорят сами за себя.

Строительство любой из них было событием и преподносилось с гордостью! Это и понятно, ведь именно тогда стали говорить об ингушах как искусных строителях. Были известны и уважаемые фамилии лучших строителей. Они хранили и передавали по наследству секреты своего мастерства. Блестящие навыки и умения им были крайне важны, поскольку существовало сакральное правило: башня должна быть построена ровно за год. Если не удавалось возвести, то ее оставляли к горести представителей тейпа. Это считалось большой неудачей.

На улице может плыть жара, а в башне сохранится прохлада. Приятную естественную прохладу создавали и удерживали каменные стены толщиной от 70 до 90 сантиметров. Зимой, наоборот, они хорошо хранили тепло.

На первом этаже прятали скот. Здесь же горел очаг, огонь в нем поддерживали постоянно. Несчастьем считали его затухание. Для отвода дыма делали специальные отверстия по всему строению.

Часто кажется, что башни сливаются с окружающим пейзажем. Это не иллюзия. Магомед рассказывает, насколько рационально ингуши обустраивали пространство вокруг себя. Например, некоторые башни по цвету почти не отличаются от ближайших скал. Камни уложены так, словно сама природа их пронумеровывала. Ничего подобного! Безукоризненно подбирали их древние зодчие. Неслучайно, совершенно неслучайно, самоназвание ингушей «галгай» сопоставляется с ингушским названием жилой башни – «гала».

– Они были мудрыми людьми: убирая камень и освобождая сельхозугодия, они применяли его для жилья и строительства, получалась двойная польза. И почему сегодня у нас сильно отличаются ландшафты и луга? Потому что они настолько тщательно заботились и о доме, и об угодьях. Горная часть чистая вплоть до самых вершин, редко найдешь здесь камень, – говорит Магомед.

Каждую весну, рассказывает мой собеседник, ингуши начинали со сбора камней с полей. Подходящие шли на строительство, остальные – на укрепление дамб. И это было делом всей жизни!

КОГДА ПРИХОДЯТ ВАРВАРЫ С ПАЛКАМИ ДЛЯ СЕЛФИ…

Но сегодня только единицы занимаются своими родовыми башнями. Мой собеседник – один из них. Он восстановил свою родовую башню в Ляжги. Вместе с подчиненными сегодня ведет мониторинг состояния всех башен, находящихся на территории музея-заповедника. Это объемная работа, ведь только по предварительным прикидкам количество историко-архитектурных объектов превышает две тысячи. Среди них и такие, куда специалисты и попасть пока не могут (не разминированные в труднодоступных участках). А каждую необходимо не просто сосчитать. Сфотографировать со всех сторон, уточнить размеры, степень сохранности и т.п.

Напрасно думать, что образцы башенной архитектуры типичны. Да, объединяют их три качества: долговечность, рациональность и стройность. Но у каждой свои особенности, ведь возводившие их мастера имели оригинальную архитектурную манеру.

– В том и изюминка, что, когда попадаешь в башню, кажется, что лучше ее нет, – рассказывает Магомед. – В каждой из них находишь такие места и придумки, которых в других нет. Уникально все: в том числе природа, ландшафт, выбор места.

Для него очевидность, что эпоха разрушения родовых комплексов началась сто лет назад, после октябрьской революции. Пока духовная основа не была сломлена, народ очень ценно относился ко всему, уверен он. А потом пришел «кумачовый хаос».

В ситуации, когда не до конца ясно, сколько историко-архитектурных объектов всего в республике, трудно оценить и масштабы инвестиций для их восстановления и реконструкции. Поэтому меня интересовал прежде всего вопрос, как сохранить ингушские башни? К нему мы возвращались в разговоре несколько раз. Магомед считает, что путь только один: сложный и долгий – через воспитание культуры поведения.

– Камеры видеонаблюдения повсеместно не поставишь, надо больше воспитывать и упирать на образование в школах, – рассуждает он. – Хотя бы час в неделю заниматься сначала с педагогами, чтобы они доносили до учеников позицию исследователей: комплексы нуждаются в нашем самом бережном отношении. Когда вижу фотографии, сделанные внутри башен, пишу авторам про страшнейший урон памятникам, которые они наносят, наверное, не до конца осознавая последствия своей фотосессии.
Он признается, что боится туристов (он называет самых «любознательных» из них несмышленышами). СМИ, раскручивая Ингушетию, делают упор именно на возможность дотронуться до необычайных и экзотических строений, побывать внутри них. Так и формируются отряды путешественников, для которых башенные комплексы – не уникальный пласт культурного наследия Северного Кавказа, а всего лишь камни, вскарабкавшись на которые, непременно надо сделать селфи. Такой подход схож с поведением варваров: яркая эмоциональность, переходящая в агрессивный напор. Обязательно отселфиться на самой высшей точке, даже если часть стены при этом упадет.

А она упадет, особенно если выбрать наивысшую точку. И дело не только в том, что раствор стал хрупким. Стены жилых и полубоевых башен поверху покрывались камнями, не скрепленными ничем. Это делалось для того, чтобы в случае нападения использовать камни как орудия.

А еще он боится людей, которые смотрят на башни и горы равнодушно-стеклянными глазами. Он рассказал, как однажды договорился с одним олигархом о важнейшем для заповедника проекте, который касался сохранности башен. Тот одобрил саму идею, а смету (сверхскромную, если учесть значимость) даже смотреть не стал, настолько вдохновился. Бизнесмен оперативно выдал указания подчиненным, раздал поручения. Казалось бы, успешность проекта была предрешена. Но приехали его помощники, которым было поручено исполнение проекта. Вот именно с такими равнодушно-стеклянными глазами… Вели себя как слепоглухонемые, похоже, полностью уверовав лишь в собственную значимость. Думаю, еще и на славу угостились, памятуя об ингушским гостеприимстве. Помощники, столкнувшись с первым же рабочим моментом, перестали создавать даже видимость суетливости и потихоньку развалили все договоренности.

Магомеду больно даже вспоминать о таких неудачах. Он живет башнями, воспринимает их как живую субстанцию, чувствует их, что называется, кожей. С каждым камнем обращается словно с живым существом. Бывало и так, что он видел во дворах где-нибудь древний камень из башенного комплекса (унесли на память?) и выкупал его, чтобы вернуть на место, – к остальным камням, стойко хранящим историю.

ЗАМЕРШИЕ ЧУДОМ МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ

У него болит душа за судьбу всех башен. Но задача номер один, конечно же, сохранение тех, которые вошли в музей-заповедник. И тут, повторюсь, работы не на одно десятилетие.

Официально, по данным Минкульта РФ, в республике 123 архитектурных объекта башенных комплексов признано памятниками федерального значения и 44 объекта им подобных имеют статус регионального значения. И те и другие охраняются государством. Разница – в финансировании и уровнях бюджета. Но чтобы получить поддержку государства на проведение реставрационных работ, необходимо документально оформить имеющееся национальное достояние. Этот процесс должен быть проведен тщательно: от межевания и установления четких границ музея-заповедника до паспортизации и внесения в единый федеральный реестр памятников. Иногда, чтобы ускорить этот процесс, проводят объект как вновь открытый. Тонкостей много, цель одна: спасти вайнахские башни! Фактически их пока тысячи – строений, артефактов, – но государство должно четко понимать, что оно берет под охрану. Тщательность не терпит оперативности.

Но башни-то год от года крепче не становятся! Пока люди жили в них, они постоянно укрепляли и подправляли их. Теперь, как говорит мой собеседник, более 70 процентов из них находится в хрупком состоянии. Помимо варваров-туристов, большой урон им наносит скот. Тем более что во время депортации ингушей те, кто занял их дома, делали проходы для него, чтобы скотина могла в зной укрыться в постройках. Магомед рассказывает о задумке сделать невысокие живые ограждения перед башнями из колючей розы. Это отпугнет животных.

Но самый большой урон каменным красавицам, уходящим в небо, наносит время. Да, предки очень скрупулезно выбирали место под постройку башни: сначала лили на площадку молоко. Оно жирное, и если оно не впитывалось, то место считалось подходящим. Строили иногда даже без фундамента. Но природа не терпит постоянства. Меняется ландшафт, размываются сланцевые породы (один из основных горных материалов), и башни проседают. То, что было вкопано, вбито в горы и служило укрепляющей основой (небольшим фундаментом), оказалось размыто и выдуто дождями и ветрами. Ведь самым «молодым» строениям по 400 и более лет. «По моим данным, со дня строительства этих башен во многих местах ландшафт просел на метр, а в некоторых – до двух метров, – поясняет Магомед Харсиев. – И башням не на чем стоять. Наши предки знали о ненадежности сланца, пытались основательно укрепить строения, но десятилетия безуходности и заброшенности усугубили процесс разрушения. Почва просела, и, например, бывает так, что две стены просто висят: между фундаментом и землей в некоторых местах появились зазоры. Иногда башня держится каким-то чудом просто одним углом, а остальной фундамент словно парит над землей. Камни продолжают выпадать снизу, и ползут трещины. Вообще удивительно, как они сохранились. Ведь это очень тяжелая конструкция».

МАЯКОМ ОСВЕТИВШАЯ ПУТЬ

Башни расположены преимущественно в Джейрахском районе. Магомеда Харсиева, по сути, можно считать их стражем. Все, что связано с реставрацией, любые действия, затрагивающие комплексы, – все согласовывается с ним. Говорит, что в год мы теряем по одному объекту, а восстанавливают – три, выбирая из стоящих «на грани», – на грани разрушения.

Есть объекты, которые хочется просто законсервировать, говорит Магомед. Оставить как есть, без новостроя. Но инвесторы, как правило, хотят полного восстановления. Исследователи и реставраторы вынуждены подстраиваться под них, ведь в конечном итоге речь идет о спасении еще одного памятника.

Наибольшую тревогу сегодня вызывает просто плачевное состояние объектов в высокогорном селении Гули. Но, даст Всевышний силы, дойдут руки и до них. Российский исследователь Евгений Игнатьевич Крупнов, много лет занимавшийся изучением башенных комплексов Северного Кавказа, писал: «Ингушские башни для своего времени были подлинным чудом человеческого гения, как для нашего столетия – новые шаги человека в небо». В этом убедилась снова, когда увидела родовую башню Харсиевых в селе Ляжги.

Это сравнительно молодой комплекс – конец 17-го – начало 18-го века. В ближайших соседях башенные комплексы (средневековые дома) Курскиевых и Манкиевых – один тейп, одна фамилия. Кстати, Курскиев – известный генерал царской армии. В соседях и Бековы. Но хозяином села был Хутиев. Его башня неплохо сохранилась. Признаюсь, залюбовалась, насколько она необыкновенно стройная, пронзительно высокая, очень пропорциональная и гармоничная. Продумана уникально, действительно мастера, ее возводившие, в совершенстве владели чувством меры.

Но и здесь края укрепляющей основы вышли наружу. Видна трещина, идущая вдоль башни.
У этой башни есть и своя история, и своя легенда (а у какой ее нет?!). Говорят, что Хутиев, дабы рядом были свои люди (а таковыми считались родственники, и Харсиевы были среди них), выделил им место под постройку башни. Но поставил условие: Харсиевы не станут возводить башню выше и больше, чем у хозяина. Так оно и было. Однако однажды хозяину села показалось, что родственник нарушил обещание, строит более величавую башню. Вспыхнула ссора. И тогда, по преданию, Харсиевы «прыгнули» и зацепили еще один метр. В итоге башня Харсиевых в основании имеет ширину 6,4 метра, у Хутиева – 5,4.

ЗАГАДКИ ОСТАЮТСЯ

Эта история, возможно, всего лишь предание. И насколько серьезно стоит относиться к ней, каждый решит сам. Но я точно знаю другое: с Харсиевыми в Ингушетии принято считаться. Это факт! Они обещают только то, что могут сделать. Имеют свое мнение по весомым и самым обсуждаемым темам. И, по-моему, не нуждаются в общепризнанных авторитетах, как и в желании под кого-то приспособиться, кому-то угодить. Именно поэтому и башня их сегодня – одна из лучших в Ингушетии.

Очень многое зависит от того, где она строилась, в каком месте, какой, как бы отметили сейчас, «вид из окна». Это также подчеркивает самобытность комплексов. Каждый словно принимает на себя колорит окружающей атмосферы.

Здесь достаточно высоко, но хорошо слышен шум реки Армхи. Однако за водой не надо было спускаться к реке. Эти башни расположились вокруг родничка, в котором бьет вода, сошедшая с гор. Вечный голод высоты сохранил ее отменные свойства – она вкусная и целебная. Говорят, что к этому роднику от боевой башни Хутиевых был даже прорыт подземный ход. Возможно. Вот бы поискать, может быть, археологов заинтересует это предание?

На правах директора историко-архитектурного и природного заповедника Магомед провел нас в башню Хутиевых и показал сохранившийся в центре столб, который держал деревянные перекрытия башни. Для меня всегда было большой загадкой, каким образом без современных средств механизации ингуши в средние века могли сооружать семи- и выше этажные постройки, делая внутреннюю планировку по принципу современных высоток. Вот и Магомед считает, что сам столб – уникальное сооружение.
Его возвести сложнее, чем отстроить саму башню. Нет перекрытий, фундаментов и рас-твора. Только узкий многометровый столб,
в котором квадратом уложены друг на друга камни. Чем больше высота – тем меньше сторона этого квадрата. Уже потом к нему крепились перекрытия. Они-то и рухнули, просели во многих башнях. Но центральный столб держится! Пусть стоит всегда. Кстати горец, взявшийся за строительство башни, сначала получал разрешение на это. И, повторю, должен был успеть закончить работу за год. Так вот башня Харсиевых считается незавершенной. Строительство прекратилось в 1740 году. Последний камень так и не был положен.

ПОД ПРИЦЕЛОМ ТЫСЯЧИ ГЛАЗ

С Магомедом я рассматривала детали башни. Очень хорошо были видны выступы, похожие на балкончики.
– Неужели для цветов или просто для красоты? – предположила я.

Магомед улыбнулся.

– Это бойницы. Выйти на них невозможно, нет пола. Башня боевая, поэтому на вершине был запас «снарядов» – две—три тонны камней, средних по размеру, чтобы пролезли в отверстие. «Балкончики»-бойницы есть с четырех сторон. Если подходил враг близко к стене башни, чтобы сделать подкоп или попытаться подпалить, то на него обрушивался убийственный рукотворный камнепад.

Насколько же легко здесь, возле подножия башни, перенестись в воображении лет эдак на 500 назад. Представить, как в Ляжгинских башнях жили джигиты и красавицы, как девушки ходили за водой, а юноши украдкой наблюдали за ними. Как соблюдали адаты и этикет, проводили праздники, собирались по скорбным поводам, как вели себя с соседями, словом, жили – размеренно и обычно. Мы попытались на машине времени унестись в башенные времена, и, знаете, отлично получилось, Пока Магомед не прервал меня: «А знаешь, в те времена очень пристально следили за появляющимися чужаками. Вот и сейчас за нами, я уверен, наблюдают десятки пар глаз. Из окон и даже в бинокли. Каждое наше движение фиксируется и, вполне вероятно, будет обсуждаться завтра всем селом. Тут не забалуешь», – улыбнулся он.

Верю: Магомед знает, о чем говорит. Когда Харсиевы первыми в Ингушетии (!) взялись за реставрацию своей башни, то не то что каждое движение, каждый чих фиксировался односельчанами и потом обсуждался. Интернет-сообщество буквально взорвалось, обсуждая новость о реставрации башен как событие республиканского масштаба. Большинство не просто одобряло, а ликовало по этому поводу. Люди говорили о том, что именно так проявляется настоящий патриотизм, вот это и есть любовь к своему краю, верность своим корням. А начали реставрацию с того, что вывезли из своих башен 50 грузовиков навоза. На поднявшейся волне патриотизма люди взялись за лопаты и метлы. И кто-то тоже начал мучительный, сложный путь восстановления.

КОГДА В ТОВАРИЩАХ СОГЛАСИЕ ЕСТЬ

Магомед говорит, что ему, конечно, повезло с союзником. Идею реставрации поддержал его брат – известный общественный деятель и меценат Алихан Харсиев. Два года перед началом работы они изучали руины. Мысленно и на бумаге собирали башню, продумывали подготовку, привлекли НИИ строительных конструкций для проведения всех необходимых исследований. Кстати, ворота при въезде в Джейрахский район тоже выполнены по эскизу Магомеда Харсиева. Он вспоминает, как его считали ненормальным жители Ляжги и соседних населенных пунктов ущелья. Он постоянно рисковал жизнью, взбираясь на огромную высоту. Но, признается, его мнение окружающих мало заботило. Да и о собственной безопасности не думал (а, может быть, Всевышний благоволил, дело-то архиблагое!).

Мастер испытывал особое воодушевление, а некоторые пальцем крутили у виска, видя его. Тем более что иногда он и повод таким скептикам давал.

Когда только приступили к реставрации, Магомед приобрел шикарный «Лексус». Белый с кожаным салоном. На нем и ехал к башне. По дороге узрел камень. Оценил его сразу: идеально подходит, и даже место прикинул, куда он войдет. Затормозил, открыл багажник, постелил на дно свою кожаную куртку и погрузил находку. Счастливый, двинулся дальше.

А теперь представьте выражение лиц и мысли рабочих, которые увидели, как из багажника шикарной иномарки выгружается не провиант, не дорогие покупки, а тяжелая такая каменюка! Все ущелье снова укрепилось в мысли о неадекватности этого одержимого. Напрасно они так! Я ничуть не удивлена. Настоящий ингуш – вот объяснение. Для него камень для его башни дороже всего золота мира. Кстати, даже вайнахский этнос воспел особую значимость валунов. И в буквальном смысле слова тоже. По преданиям, камень для основания башни мог быть настолько великим, что его тянула упряжка волов. Лошади были бессильны (видимо, только лошадиных сил «Лексуса» в нашем случае хватило!).

…Вдалеке на горе я заметила одиноко стоящую башню. Мой провожатый пояснил: «Это так называемая «башня без хозяев». Там жили муж с женой, но в одночасье заболели и умерли. А сейчас нашлись хозяева. И меня это радует».

– А как подтвердили право на владение? – поинтересовалась я.

– Фамилия та же, – ответил Магомед. – Но, знаешь, это тот случай, когда сказки полезны (улыбается). Меня радует, что «башня без хозяев» становится кому-то нужной. Под присмотром они дольше живут. Харсиевы – инициаторы строительства башни Согласия в Магасе и Аланских ворот при въезде в Магас. В комплексе они составили эффектный архитектурный ансамбль. В выпуске «Наших лиц», посвященном спортсменам («Лига сильных»), мы приводили мнение Харсиевых. На взгляд Алихана, башни ярко олицетворяют национальную идею согласия для Ингушетии. В том числе и вайнахского.

Что же касается башни в Магасе, то она сохранила все пропорции древней башни Харса, но стала в три раза выше – 99 метров. Число неслучайное: столько имен у Аллаха. Уникальность данного сооружения не только в многофункциональности. Это уже сейчас центр культурной, деловой, туристической сферы. Башня, по замыслу ее создателя, – общенародное достояние. Тейп Харсиевых не замкнул это сооружение на зоне своих интересов. И это архиважно – Харсиевы дали знак всем: пора забыть о личном, время жить общенациональными интересами и ценностями.

На обратном пути мы осмотрели башню Малороевых. Она вся в лесах. Идет реставрация. Я лишний раз убедилась, что для Магомеда с обостренным чувством ответственности, особым отношением к работе
не существует чужих башен. С искренним интересом он вник в ход работ, все осмотрел, поговорил с рабочими. Время собирать камни башенных комплексов пришло, и есть мастера на ингушской земле!
О богатейшем культурном наследии ингушского народа писали многие исследователи и путешественники, в том числе и великий русский поэт Михаил Юрьевич Лермонтов, которого поразила красота и величие ингушских башен. Горная Ингушетия – признанный центр древней культуры мирового значения. Это музей под открытым небом, в котором сотни исторических памятников средневековья. И чтобы они не повторили судьбу разваленных до основания памятников, у Магомеда Харсиева должны быть союзники в каждом ингушском доме. Помните, каким высоким был культ камня у ингушей раньше? Он был самым дорогим и обязательным подарком, например для гостей, приходящих на свадьбу. Эту любовь к камню мастера в прежние века облекли в форму башни. Время торопит сохранить каждую, привести в порядок, даже если для этого понадобится сложить их заново – от первого до последнего камня.