Путь к вершине

Во все времена ингуши говорили: «Лоаме лораелаш, нагахьа из шуга хуле, лоаме а аре а шун хургья, бакъда из шун карара йо-але, лоаменах а аренах а далар кхерам ба шо» – «Храните горную часть, если она будет в ваших руках, то вашими будут и горы и плоскость, если не сохраните за собой горную часть, то вы можете лишиться и гор, и плоскости».

Горная Ингушетия. При этих словах возникают образы храмов Тхаба-Ерды и Мят-Сели на Столовой горе. Вспоминается изумительная находка древней фигуры орла Сулеймана и место, где его обнаружили, – башенный комплекс Эрзи возле горного селения Ольгети. Невозможно не упомянуть о предании о богине Тушоли и амазонках. Наконец, Горная Ингушетия немыслима без замкового комплекса Вовнушки, ставшего лауреатом конкурса «Семь чудес России».

Но даже основательно подготовившись к встрече с горной Ингушетией, перелопатив массу источников, невозможно остаться невозмутимым, эмоционально безучастным, глядя на эту величественную красоту. Восторг – это мягкая характеристика состояния, в которое приходишь, стоя возле замковых комплексов в горах и у их подножия.

Горная Ингушетия у каждого своя. Каждый ее воспринимает по-своему. Перед вами – история «НАШИХ ЛИЦ», наш путь к вершине. И я счастлива, что на нем встретилось так много красивых и интересных людей. Мы постарались передать как можно точнее их рассказы и представление о родовых башнях. Мы ни в коем случае не претендуем на научность и полноту исследований феноменальных памятников горной Ингушетии. Мы вместе с ингушскими семьями – потомками древних зодчих – прошли по их пути. Каким получился этот подъем – судить нашим читателям. Замечу только, что, какими бы ни были родовые башни, каждый тейп относится к ним как к святыне. Поэтому, когда выпуск сложился, я поняла, что под одной обложкой объединены истории любви – к предкам, семье, роду и родине. Я в очередной раз, ингуши, восхищена вашим отношением к семейным ценностям, вашей искренностью и преданностью корням. Вы снова на высоте!

Край отложенных открытий

В самом начале нашего пути нам повезло. Думаю, эта встреча во многом определила удачу всего проекта. Знакомьтесь, кто не знает: Умалат Гадиев, замечательный археолог, заместитель директора республиканского археологического центра, знающий горную Ингушетию и влюбленный в нее. Мы встретились в Магасе. Наш путь лежал в горы. Мы разговорились и уже по дороге начали общение. Он неважно себя чувствовал, болела спина. Однако, приближаясь все ближе и ближе к пункту нашей остановки, к камням, которые захватывают не только его рабочее время, но и массу личного, он преображался. Уже на месте мы едва поспевали за стремительностью его и мысли, и движений. Забывал обо всем, взбирался на циклопические камни, показывал все новые и новые места. День с Умалатом был незабываемым. Он отличный гид и просто удивительный рассказчик. Великий умница и, наверное, просто счастливый человек, у которого хобби и работа, по-видимому, совпадают.

Оградить – равнозначно спасти?

Мы начали разговор с того, что не давало мне покоя. Это был словно ожог – открытое столкновение с пламенем – на мгновенье, а боль – надолго. Наша группа побывала в Вовнушках. Представление об этом уникальном памятнике ингушской архитектуры есть у многих. По сути, Вовнушки – это один из брендов республики. Это именины сердца для экскурсоводов, которые изучили один из самых ярких и экзотических башенных комплексов среди оборонительных строений древней Ингушетии вдоль и поперек. Они расскажут массу преданий и легенд об этих местах. Но сердце путешественника замрет не только от услышанного. Сам вид Вовнушек сразит наповал. Из трех основных башен две стоят на вершине одной скалы, а одна – на противоположной. Можно только гадать, каким образом древние зодчие смогли их возвести. Впечатляет и изысканная живописность этого места. Вовнушки – это гимн силе и гордости вайнахов, воплощение их величия.

Но в тот день, когда мы приехали к их башням, в глаза бросились остатки недавнего пикника. Какими же унизительными казались подробности обыденного загородного пиршества на природе, для приготовления которого использовались камни башен?! Поэтому и разговор с Умалатом Гадиевым я начала с больного вопроса.

– Что испытываете вы как археолог, когда видите, что происходит в Вовнушках?

– Честно говоря, смешанные чувства. То, что древностями горной Ингушетии интересуется очень много людей, – факт позитивный. То, что при этом страдают объекты культурного наследия, – очевидно печально, это факт. Я сам имел несчастье неделю назад быть в районе Вовнушек. Желание людей увидеть все своими глазами, дотянуться рукой до истории в буквальном смысле этого слова, пощупать руками кажется естественным. Но чувства меры нет. Чрезмерные попытки потрогать, пощупать, залезть повыше для эффектного селфи оборачиваются новыми разрушениями памятников архитектуры. На моих глазах несколько камней упали с полуразрушенного местного склепа. Пришлось прочесть небольшую лекцию на тему «Кто и для чего строил склепы».

Печалят надписи и значительное число мусора, который оставляют приезжающие. Противопоставить этому хаосу можно только хорошую организацию: специально обустроить места отдыха, упорядочить турпотоки.

– А как вы относитесь к идее оградить башни? Например, как вариант – сделать живые изгороди из кустарников.

Еще один немаловажный фактор. Около Вовнушек есть башенный комплекс Оздиче. Считается, что именно эту местность занял предок очень крупной ингушской фамилии Оздоевых, которым принадлежат более 20 башенных комплексов на территории Горной Ингушетии. Вовнушки – важнейший сакраль-ный регион как для фамилии Оздо-евых, так и для всех ингушей. 

– Возможность возвести ограждение не будет противоречить законодательству, ибо в этих местах это засвидетельствовано этнографически. Но надо учитывать индивидуальные особенности башенных комплексов. Например, определить круг открытых объектов, таких, как Эгикал, где все приспособлено под туристическо-познавательные цели. Или боевая башня Богатыревых – в Эгикале, на осмотр которой можно вывозить экскурсии, в ходе которых каждый увидит и узнает, что внутри.

Что касается вариантов ограждения, то можно сделать, как в Средневековье, – из плетня, к примеру. Когда речь идет о защите памятников от разрушительного воздействия, которое причиняют люди, стоит рассматривать и такие радикальные меры, как ограждение, ограничение доступа, потому что седина не любит и не будет терпеть такого низкого отношения к себе...

– И потрясения!

– И потрясения. Здесь многолюдно, особенно в выходные дни. Люди тянутся к рекам, водоемам. Бывает и так, что несколько тысяч человек приезжают на субботу-воскресенье. Это огромная цифра для таких локальных микрорегионов, как, к примеру, Вовнушки. Отдыхать необходимо, это хорошо и замечательно, но при этом важно во главу угла ставить проблему охраны памятников архитектуры.

– Именно в Вовнушки рвутся многие. На ваш взгляд, как можно управлять таким туристическим ажиотажем?

– Вовнушки – красивое место. Неповторимый ландшафт, замечательные объекты архитектуры. Широчайшую известность башни получили, когда комплекс стал финалистом конкурса «Семь чудес России». И сюда рвутся многие. Причем не только из России, но и из Европы. Это данность, к которой надо грамотно подойти и, повторю, упорядочить, организовать, унифицировать. Только тогда порядка станет больше.

– Однако, Умалат, паломничество в Вовнушки – это еще и результат «нераскрученности» других ингушских достопримечательностей. Необходим интересный туристический маршрут, который поможет упорядочить турпотоки и снять напряжение с Вовнушек. Кому как не вам известны все необычные ингушские маршруты. Поделитесь с нашими читателями интересными наблюдениями.

– С удовольствием! К примеру, долина Сунжи. Археологи считают (и этот факт исследован), что в древности, миллионы лет назад, это была долина Терека, он протекал здесь. По берегам современной реки Сунжи можно найти огромные крупные валуны, которые являются элементами скальной породы. Они встречаются только на Главном Кавказском хребте, откуда вытекает Терек. А вообще, и на равнине можно увидеть огромное количество археологических древностей, начиная с каменного века и вплоть до позднего Средневековья. О чем это говорит? О том, что эта земля хранит множество тайн истории. Она была благодатной для своего времени: много родниковых источников, прекрасные горные реки, богатые леса. Природные условия отвечали незатейливым житейским требованиям. Люди расселялись здесь широко.

Когда «забыли» про археологов

Умалат показывает одно из древних городищ бассейна. Сунжи – Хатой-Борз. Это одно из крупнейших городищ в регионе, объект федерального значения. Оно сооружено как минимум около 2000 лет назад. Археологи нашли здесь при раскопках материалы последних веков до новой эры. Считается, что большой расцвет сунженские городища получили в так называемую Аланскую эпоху – с первых веков нашей эры вплоть до крушения так называемого Аланского государственного объединения в 13-м веке под натиском монголо-татар. Тогда пришли в запустение многие бытовые памятники как долины реки Сунжа в Ингушетии, так и на территории соседних регионов и даже стран.

Он с горечью говорит о тенденции нынешнего времени – плотной застройке интереснейших с архитектурной точки зрения территорий. Инженерные, гражданские, промышленные, жилые объекты берут в плотное кольцо уцелевшие городища, а иной раз и захватывают участки охранных зон этих объектов. Это явное нарушение законодательства. Но создается впечатление, что контролирующие органы крайне вяло, говоря на языке бюрократов, неэффективно реагируют на подобные факты. В результате исторический облик этих территорий изменяется до неузнаваемости. Застройщики и те, кто выдает им разрешение на проведение работ, согласуют проектную документацию, недооценивают, а может быть, просто не понимают значение и роль этих мест в древнейшей истории как Ингушетии, так и других регионов Северного Кавказа. А ведь при проведении масштабных комплексно-археологических работ на подобных объектах можно получить колоссальную информацию о древнем населении края, понять, как они жили, какой был уровень материальной культуры, разнообразие обрядов.

– Но я не вижу активных археологических работ, которые должны предшествовать строительству. Понятно, что для застройщиков это лишние траты, но контролирующие-то органы должны за этим следить. Как обстоит дело?

– Вы правильно отметили. Вот мы проезжаем мимо кургана. Он датируется 3–4-м веком, когда здесь обживали места и строились погребальные поля. Но в 2008 году во время строительства один из курганов разрушили. И это не единичный случай. К сожалению, во многих случаях строители игнорируют законодательство об охране памятников. А оно содержит четкое требование: любые строительные, дорожные работы должны проходить археологические экспертизы. На стадии получения земельного участка необходимо проводить археологические изыскания с целью выявить, есть ли объекты археологического наследия. Несмотря на то что эта норма пока работает не во всех случаях, нам удается совершать замечательные находки. В 2005 году в зоне строительства дороги от Нестеровской до Арштов мы обнаружили древнейшее поселение, возраст которого оценивается на уровне последних веков до новой эры – начала новой эры. В 2006 году, когда была реконструкция газопроводной линии, мы обнаружили в районе селения Вознесенское (Малгобекский район) большой памятник. Он приблизительно датируется концом первого тысячелетия до н.э. – началом первого тысячелетия н.э. Безусловно, в этом направлении надо работать. Кстати, недавно при правительстве РИ создано управление по охране памятников. Очень надеемся, что его появление поможет вывести памятники археологии на новый уровень защиты. Кроме того, активность должны проявлять и те органы, в компетенцию которых входит выявление, учет и охрана объектов культурного наследия. К примеру, я работаю в археологическом центре Ингушетии. Несмотря на то что мне отказывают в поддержке многих проектов, ежегодно выношу на обсуждение новые научные проекты. Буквально недавно обращался к Главе республики с предложением о проведении археологических охранно-спасательных работ в окрестностях города Магас. Там разрушается, к сожалению, обширный курганный Экажевский могильник. Его научная ценность для истории региона велика. Вроде бы вопрос решается в нашу пользу. Надеюсь, что будут профинансированы работы по его спасению, по проведению охранно-спасательных работ.

Подъем осилят – было бы желание!

– А как вы оцениваете уровень компетенции реставраторов башенных комплексов? Тенденция к их восстановлению наметилась, но ведь этот процесс нельзя доверять непрофессионалам. Есть ли понимание, что на голом энтузиазме с ведром цемента башни не сложишь заново?

– Надеюсь, что многие знают о том, что по закону перед реставрацией необходимо согласовать проект. В нем указывается список обязательных предварительных мероприятий. Среди них работа в архивных центрах, археологическое обследование местности, после чего начинается утверждение проекта. Он проходит согласование через все ведомственные структуры. При получении всех положительных заключений и утверждения проекта в целом начинается реставрация.

Конечно, тот факт, что сегодня обращают внимание на проблему сохранности памятников архитектуры, делается упор на ремонтно-восстановительные работы, на благоустройство, нужно только приветствовать. В особенности это касается башенных построек, святилищ. При отсутствии крыш, сводов из-за постоянного проникновения влаги, воздействия осадков, особенностей прочих климатических посылов они постепенно разрушаются сверху. Стены памятников набухают, появляются трещины и происходят обвалы. Поэтому я рад появлению посыла к восстановлению памятников.

– Но бывает и так, что итоги реставрации пугают. Я была свидетелем подобной ситуации на одном из башенных комплексов. Такое впечатление, что с улицы горе-строителей взяли, и они как сумели, так и наляпали. Страшно смотреть. Вам известно о данных фактах?

– В данном случае речь идет об окрашивании фасада в белый цвет? Если речь об этом, то хочу отметить, представители архитектурного надзора выписали предписание, чтобы именно эти постройки были выбелены. Это, насколько мне известно, решение надзорного органа.

Но у Джейрахского района есть значительная особенность. Дело в том, что он является не только административной единицей РИ. Это территория Джейрахско-Ассинского заповедника, и в его положении содержатся ограничительные меры. В частности, администрация этой охраняемой зоны вправе останавливать любые строительные работы или даже запрещать их, если они негативно влияют на состояние памятников истории и культуры, на визуальное восприятие объектов архитектуры. Также если строительные преобразования нарушают охранные зоны и не вписываются в естественный исторически сложившийся архитектурный пейзаж. И строительство на этой территории тоже регулируется. Есть специальные регламенты, которые предписывают проведение работ согласовывать с руководством Джейрахско-Ассинского заповедника. Это не только рекомендация, по сути, но и разрешение на строительство, в котором должны быть прописаны все детали: вид, форма, цветовая гамма и т.п. Цель одна: планируемый объект должен вписываться в исторический, природный и т.п. контекст. Самовольное строительство, насколько мне известно, на этой территории запрещено. И это правильно.

На мой взгляд, необходимо проводить соответствующие процедуры согласования. Проекты должны проходить экспертизу через руководство музея-заповедника. Пока эта норма, похоже, не выполняется. Время от времени появляются новые объекты, которые по своей архитектуре совершенно не вписываются в контекст и даже искажают историческую панораму местности. И вот в этих целях как раз и должны согласовываться проекты с Джейрахско-Ассинским музеем-заповедником. Знаю, что кое-какие шаги в этом направлении делаются. При желании все получится.

Нужно работать в тесном взаимодействии всем компетентным структурам, в круг обязанностей которых входит мониторинг за сохранностью и реставрацией башенных комплексов, надзор за соблюдением законодательства в данной сфере. Чтобы не наплодить уродливых архитектурных новоделов, нужно подходить к любому строительству очень осторожно.

– А насколько значима по опыту прошлых лет господдержка исследовательских работ на башенных комплексах? Я слышала мнение о том, что в большей степени это чистое подвижничество.

– В прошлом году мы получили президентский грант на изучение памятников архитектуры горной Ингушетии. Сумма на исследования и сопутствующие работы скромная, чуть более 500 тысяч рублей, но мы рады и этому.

– Это вообще копейки.

– Конечно. От них ничего уже не осталось. Только работы по радиоуглеродному анализу обходятся в 300 тысяч рублей. Но мы стараемся активно участвовать во всех профильных конкурсах и грантовых проектах. Например, подавали заявку в РГО, Русское Географическое Общество, на номинацию «Сохранение археологического наследия России». К сожалению, безуспешно. Нам отказали. Сослались на кризис.
Участие государства в реставрации башенных комплексов играет большую роль в процессе мотивации представителей тейпов. Некоторые открыто говорили о том, что готовы инвестировать в ремонтные и восстановительные работы, если раскошелится государство.

Замурованные тайны

«Мало кто знает» – с этих слов можно начать многие истории об ингушских башнях. Как ни парадоксально это звучит, но ингушские башни слабо изучены. Например, циклопические сооружения в Ассинском ущелье горной Ингушетии впервые открыты для науки в 20–30-е годы прошлого столетия. Умалат называет только три имени исследователей, которые внесли наиболее значительный вклад в исследование шедевров древних зодчих в горной Ингушетии: архитектор Иван Павлович Щеблыкин, археолог Леонид Петрович Семенов и ученый-кавказовед Евгений Иванович Крупнов. Интересно, что, к примеру, в Джейрахском районе они попеременно работали в тандеме. Иван Павлович составлял планы архитектурных сооружений горной Ингушетии, делал чертежи, срезы и так далее, чисто архитектурная работа. А Леонид Павлович Семенов вместе с Евгением Ивановичем Крупновым дал первые характеристики, первые интерпретации интереснейших памятников истории культуры, некоторые из которых датируются первым тысячелетием до новой эры.

– А уже в 1970-е годы указанные выше циклопические сооружения были археологически изучены Макшарипом Мужухоевым. Это местный археолог, который достаточно успешно работал в 70–80-е годы над историей Горной Ингушетии. В частности, он обнаружил на циклопических сооружениях в селении Карт керамику, которая датировалась вторым и первым тысячелетием до н.э. Это эпоха поздней бронзы, и это означает, что ингушские постройки ровесники египетских пирамид, рассказывает Умалат.

– Но, – уточняю я, – и у археолога Джабраила Чахкиева есть записи о найденных в Джейрахском ущелье предметах, датированных 2-м тысячелетием до нашей эры.

– Да, он действительно упоминает керамику и неукрепленные поселения. Насколько мне известно, при раскопках крупнейшего на Северном Кавказе средневекового могильника, Келийского (13–14-й век), он находил рыболовецкие снасти. Участники раскопок настаивали, что на его территории могут находиться до пяти тысяч погребений, а раскопана только одна тысяча, т.е. пятая часть. Изучение этого могильника может дать потрясающие результаты и во многом запросто покрыть этот период 13–14-х веков местной истории очень богатыми предметами археологии. Материальная культура этого времени может быть расписана полностью.

– И это будет новое время открытий Горной Ингушетии, я уверена!

– Это однозначно очень-очень интересно. Сделанные открытия свидетельствуют, что у слияния реки Армхи и Терека было поселение, которое было населено во 2-м тысячелетии до новой эры. Об этом упоминает археолог А. П. Круглов в 30-е годы прошлого столетия. Это означает, что горная зона Ингушетии была обитаема как минимум со второго тысячелетия до новой эры. Но есть археологические свидетельства и о том, что во втором тысячелетии до новой эры население освоило также и район Ассинской котловины. Мы не должны забывать и вот еще о чем. Около селения Эгикал в 60-е годы прошлого века археолог В. И. Марковин изучил полуподземные склепы эпохи средней бронзы. Самое интересное, что средневековые подземные склепы повторяют их в конструктивных чертах, практически точь-в-точь. О чем это может говорить? О том, что традиции строительства, эволюционное развитие строительного ремесла в пределах горной Ингушетии насчитывает как минимум четыре тысячи лет. То есть все замечательные архитектурные памятники, которые известны на территории Джейрахского района, – башни, святилища, культовые храмы и все остальное – имеют сугубо местные корни, базируются на местных традициях. Подтверждения этому предположению исследователи находили и при изучении циклопических построек в Ассинской котловине, которые датируются этим же временем. То есть мы видим достаточно значительный очаг зарождения и развития строительного архитектурного дела в Горной Ингушетии. Мне кажется, Ассинская котловина как раз и является родиной строительного ремесла. Отсюда и пошло развитие архитектурной мысли, архитектурного дела. Это начало начал, получившее бурное развитие и воплощение в последующих тысячелетиях. В том числе архитектурное мастерство ингушей воплотилось в ингушских боевых башнях. Изящнейшие постройки, которые удивляли и удивляют исследователей и путешественников еще лет 200 назад. Тогда эти места посещали в основном европейцы, в частности, немецкие ученые-историки.

– Двести лет назад? А не раньше?

– Я имею ввиду Иоганна Гюльденштедта, который работал на Кавказе в 1770-х годах. Я отталкиваюсь и от даты посещения Ингушетии Л. Штедером в 1781 году, М. Энгельгардта в 1811 году. В. Миллер прибыл уже в конце 19-го века, в 1886 году. И когда они видели средневековые ингушские постройки, то не верили в тот факт, что они могли быть возведены ингушскими мастерами. Некоторые исследователи часто приписывали наши постройки легендарным народам древности: грекам, персам, грузинам, византийцам и другим, – но только не местным народам. Это своеобразная дань неверию в творческие силы, в творческие возможности коренного населения. И даже когда собеседники называли им имена строителей и степень родства с ними, они этим данным не верили.

Ингушские башни совершенны по своим признакам. Это и строгое изящество, и симметрия, которая удивляет даже современных архитекторов. Ведь и со мной часто работают не только местные исследователи, но и ученые Московского архитектурного института. В 2010 году приезжали археологи из Германского археологического института. Они ездят по всему миру, видели и Великую Китайскую стену, и египетские пирамиды, замечательные памятники племен майя и ацтеков и многие уникальные сооружения, включенные в список всемирного наследия ЮНЕСКО.

Но когда они впервые увидели ингушский край, когда воочию познакомились с памятниками местной архитектуры, то они их поразили. И они всегда говорили: «Если вы сумеете наладить цивилизованный туризм в этих местах, то мы вам даем гарантию, что европейцы будут ходить здесь вереницами». Такую же высокую оценку увиденному давали и сотрудники Московского архитектурного института. Кстати, это самый лучший отечественный вуз, готовящий специалистов архитектурного дела. И мы работали совместно с его сотрудниками в храме Тхаба-Ерды, на святилище Мятцели, проводили детальное обследование историко-архитектурного комплекса Хамхи, Эгикал, Таргим и других. Они тоже давали им высокую оценку.

Чисто ингушские!

– Что поражает приезжающих историков, ученых в первую очередь, когда они смотрят и исследуют ингушские башни?

– Симметрия. Это достаточно четкое, выстроенное сооружение, которое не имеет изъянов. Выдержан абсолютно строгий наклон стен. Если речь идет о боевой башне, то наклон всех ее стен имеет строго определенный градус: например, 10 или 12, в редких случаях – 14. И они выдержаны идеально, углы с углами сходятся идеально. Идеальный и наклон стен, не говоря уже о том, что само визуальное восприятие этих архитектурных исполинов впечатляет.

– Но, помимо совершенных пропорций, изумляют ингушские башни и необычайной продуманностью месторасположения. Это подтверждают и современные расчеты. К примеру, боевые башни выступают словно волнорезы. Каким образом, к примеру, древние строители могли произвести расчет розы ветров, до сих пор большая загадка.

– Мы должны как данность принять тот факт, что средневековые зодчие были непревзойденными мастерами своего дела. Они знали толк в строительстве. Они не просто знали, как построить, а где построить. Вспомним героическую песню ингушей, в которой красочно описывается и иллюстрируется то, как строили башни и как подходили к этому делу: с какой серьезностью и какой основательностью.

Выбор места был не случаен. Район строительства выбирался заранее. Производили обследование местности, оценивали его с точки зрения стратегии, топографии, проверяли, насколько удобным будет подход к родникам, ручьям, рекам, горным проходам. Определяя с особой тщательностью, на какой платформе возводить многотонные башенные строения, испытывали прочность основания и т.п.

– А про обычай лить молоко на месте предполагаемого строительства что-нибудь скажете? Интересно услышать точку зрения исследователя.

– В ингушской средневековой песне, про которую я говорил, об этом говорится. Известно, что также трижды срывали грунт. Если молоко не просачивалось, то его считали подходящим. Это как раз говорило в пользу того, что здесь можно строить башню.

Если молоко уходило вглубь, то делали углубления под фундамент. Были такие моменты. Но я скептически отношусь к утверждению о том, что в раствор добавляли молочную сыворотку и куриные яйца. Хотя у меня на руках нет данных, опровергающих или подтверждающих это.

– Умалат, и все же, какие открытия были сделаны сравнительно недавно? Чем продолжают удивлять вас ингушские башни?

– Благодаря гранту президента страны с прошлого года мы проводим всесторонние исследования памятников Ингушетии. Сюда входят святилища, храмы, башни и склепы. Мы запланировали использовать радиоуглеродные методы изучения с целью определения более точной датировки некоторых объектов. В прошлом году смогли отправить в лабораторию соответствующий материал из древесных элементов и конструкций храма Тхаба-Ерды, храма Алби Ерды и Бялганской боевой башни. Получили три результата. По данным специалистов центра радиоуглеродных изотопных исследований университета штата Джорджия (США), боевая башня Бялган построена в период между 12-м и началом 15-го века. Конечно, это, что называется, широкая дата, но она иллюстрирует эпоху. Она дает нам представление о том, что этот тип башен построен как минимум до 16-го века.

Однако, по заверениям коллег, эту дату можно «сузить», провести дополнительные исследования и узнать дату постройки этой башни с незначительным прогнозируемым отклонением во времени на уровне 50–60 лет. Разумеется, подобные работы стоят больших денег. Но мы дали согласие на их проведение и нашли на это средства. Получили датировки и храма Альби-Ерды. Дело в том, что многие архитекторы, археологи, специалисты, занимающиеся историей раннего христианства Кавказа, раннего христианства горной Ингушетии утверждали, что этот памятник поздний. Построен в 13-м веке, а может быть, и в 14-м. Шли кривотолки, не было однозначных решений по поводу даты этого объекта. Результаты радиоуглеродного анализа говорят о том, что Альби-Ерды построен между 922 и 1022 годом. Это 10-й – начало 11-го века!

Не буду скрывать, для меня эти результаты были ошеломительными. Это меняло многое в представлении об архитектурных сооружениях, в частности, о христианских храмах горной Ингушетии.

Помимо этого, в известном в кавказоведении памятнике истории культуры, в Таргимском храме, мы, благодаря краеведу М. Гандарову, смогли обнаружить древнегрузинские надписи. Они были в арке входного проема. Мы отправили их для расшифровки, датировки и оценки в Тбилиси, к специалистам-палеографам. По их выводам, Таргимский храм в Ассинской котловине горной Ингушетии, который археологи датировали 12–13-м веками, тоже, оказывается, был построен в 11-м веке, то есть двумя веками раньше, чем считалось до сих пор. Мы видим, что датировки памятников архитектуры горной Ингушетии были неточными. Не проводилось таких фундаментальных научных исследований, не было возможностей, которые открывают современные технологии. Благодаря тому, что у нас есть радиоуглеродные анализы, благодаря тому, что удалось в штукатурке Таргимского храма выявить древнегрузинские надписи, мы смогли более точно датировать эти историко-архитектурные комплексы.

Однако мы не намерены ограничиться только подобными исследованиями. В планах – проведение археологических раскопок еще одного раннего христианского храма, который мы открыли совсем недавно в Таргимском районе. Даст Всевышний, уже в октябре этого года мы планируем произвести расчистку данного храма. Несколько лет назад, примерно в этом же районе, на правом берегу Ассы открылось погребальное сооружение. Я предпринимал попытку его исследований. Но правый берег Ассы, на котором оно обнаружено, состоит из сыпучей субстанции – песок, щебень. Очень часто там происходят обвалы. Я полез со страховочным тросом. Это меня и спасло. Полез по отвесному берегу и провалился. Висел в воздухе достаточно долгое время. Звал на помощь, но никто не слышал. Слава богу, что мне чудом удалось по тросу подняться. Так и спасся. Но после этого случая я туда не лезу, не рискую, очень опасно. Деревья летят в пропасть вместе с почвой, вот такое место.

И, тем не менее, в основании берега, в примерном районе расположения склепа, мы нашли каменный крест. Это христианская символика. Среди находок, о которых я слышал, также были женские сапоги из красной кожи, кувшины и другие артефакты.

Кстати, по типологии эти сооружения местные исследователи датируют 12–13-м веком. Я же, как археолог, без раскопок не могу утверждать конкретно, что там есть, а чего нет, это долгая планомерная работа. В интернет-сети были скоропалительные утверждения о том, что это захоронение царицы Тамары. Широко известно, что при погребении Тамары не построили грандиозного мавзолея. До сих пор неизвестно, где она похоронена. Но кто знает, может быть, и здесь, в Горной Ингушетии, может быть, и в Грузии, может быть, в Горном Дагестане…

Может быть! Я верю, что еще не одно поколение исследователей пройдет свой путь к вершинам ингушских гор. И они снова и снова оценят рукотворные шедевры ингушей – башни. И пусть новое племя горцев и их единомышленников ищет скрытые смыслы и разгадывает тайны древних зодчих, которые подарили всем нам сооружения не просто совершенных пропорций. Они показали нам, насколько высокими могут быть устремления человека, когда он абсолютно свободен. Спасибо вам, ГIалгIай, за эту четко проведенную национальную линию уникальности. За незабываемо подчеркнутую самобытность. За возможность увидеть горы с высоты полета вашего мастерства.