Виктор Поляничко: «Я видел, как увозили моих друзей»

Глава Временной администрации на территориях Пригородного района и прилегающих к нему местностях Северной Осетии, Малгобекского и Назрановского районов Ингушетии Виктор Петрович Поляничко за два дня до его убийства проводил в Назрани пресс-конференцию, на которой рассказал пошагово, как будет проходить возвращение беженцев в их дома в села Пригородного района. Тогда же, на пресс-конференции, журналисты узнали, что в годы войны он с матерью и братом, спасаясь от голода, жили в станице Ассиновской.

- Отца у нас не было, - рассказывал Виктор Петрович, - он скоропостижно скончался, сразу после того, как его исключили из партии. Кто-то донес, что наш дед служил в белогвардейской армии. Это было в 1937 году, в Ростове-на-Дону, где я родился. А когда началась война, толпы беженцев уходили на юг. Так мы оказались в станице Ассиновской. Нас встретили хорошо. Я рос вместе с чеченскими и русскими мальчишками. Зиму 1944 года помню очень хорошо. Всех моих друзей увозили неизвестно куда. Мы, оставшиеся и вмиг потерявшие своих друзей пацаны, долго бежали за машинами, не обращая внимания на окрики солдат. У нас был мяч, мы соорудили его сами из кусков коровьих шкур, играли им в футбол. Самая большая ценность для станичных мальчишек. После нескольких попыток мы все же закинули его в машину, в которой находились наши друзья.

Он еще сказал тогда, что попытается найти кого-нибудь из друзей, кто жил в те годы в Ассиновской. «Пока не успел даже побывать в станице, ведь я здесь чуть больше месяца», - сказал Виктор Петрович. А через два дня, 1 августа 1993 года, он был убит.

Письма сына с фронта

Сын Тамары Монтовны Мальсаговой погиб в первые годы войны. И единственное, что осталось у нее в память о сыне - его фотографии и письма с фронта. Вот этот сверток она крепко прижимала к груди, когда поднималась по настилу в товарняк.

- Состав стоял на станции Грознефтяная, шел мокрый снег. Нас буквально загоняли в эти скотские вагоны, - рассказывала Тамара Тонтовна студентам истфака Чечено-Ингушского университета. - Я поскользнулась и выронила сверток с письмами сына. Спуститься вниз и поднять его было запрещено. И я попросила солдата, который стоял в оцеплении, подать мне сверток, пояснила, что в нем - письма сына с фронта. Но этот человек с автоматом, глядя мне в глаза, ногой швырнул это сверток дальше, под вагон. Я думала, что все, оборвалась и эта ниточка, связывающая меня с сыном. Но уже в вагоне ко мне подошел мужчина: «Это не твое?» - он протянул сверток. - «Какой-то солдат бросил в окно». Я встала на ящик, выглянула в окно. Увидела солдата, совсем еще мальчишку. Крикнула ему: «Спасибо!». Он только махнул рукой.

Через много лет, на вступительных экзаменах в пединститут, Тамара Тонтовна была в приемной комиссии. Был экзамен по истории на заочное отделение.

- Зашел очередной абитуриент, я, еще не глядя на него, говорю: «Берите билет». А когда подняла глаза, то обмерла: передо мной стоял тот солдат из оцепления, который отшвырнул сверток с письмами сына под вагон. Его лицо я запомнила очень хорошо. Видно, и он узнал меня. Молча повернулся и вышел из аудитории. Среди студентов-заочников я его не встречала.

Верность

В Барсуках семье Зязиковых на сборы дали два часа. Хозяева в спешке собирали в дорогу теплые вещи, еду. Во дворе находились военные, офицер, поглядывая на часы покрикивал: «Быстрее!», то и дело отпихивая ногой заливающуюся лаем собаку-дворняжку, любимицу и незаменимого партнера детей в играх. Почувствовав, что творится что-то неладное, пес забегал в дом, что раньше ему было категорически запрещено, подпрыгивал, стараясь лизнуть кого-то из домашних в руку. И отчаянно лаял на людей в военной форме, пришедших в дом с бедой.

А когда всех погрузили в машину, то пес долго бежал за ними вслед, пытаясь догнать машину, которая увозила дорогих для него людей.

Через 13 лет семья Зязиковых вернулась домой, на родину. В их саманном доме никто все эти годы не жил, вокруг густым лесом рос бурьян и чертополох. Стали открывать дверь, и тут из-за угла дома, весь в колючках, вылез их пес. Постаревший, похудевший, он радостно повизгивал, и старался каждому лизнуть ботинок, сапог. Он всех узнал. А когда, наконец, отворили дверь, то и пес направился в дом. Поднялся на крылечко и лег на порожек дома. Когда кто-то вышел, чтобы накормить пса, то увидели, что он умер.

В первую зиму умирали дети

Дед Султана, чувствуя, что жить ему осталось не так уж и много, наказал внуку поехать навестить могилу его племянницы. 18-летняя девушка из рода Евлоевых во время депортации потерялась и жила в семье Матиевых.

- Дед сказал, что умерла она в 1944 году, а похоронили ее на кладбище у селения Амангельды, где-то за Павлодаром. Мы выехали туда в конце ноября в 1982 году, - рассказывает Султан. - Мороз в минус 16 усиливался еще за счет ветра. Сюда, за Иртыш, в чистое поле, привезли ингушские семьи в феврале 1944 года. Как нам рассказывал провожатый, люди рыли землянки, чтобы хоть как-то укрыться от мороза. Уже потом здесь появились села Образцовка, Петропавловка. Мы проезжали эти населенные пункты, где никто уже не жил. Только в Петропавловке в то время еще жила одна ингушская семья. Дорога была пустая, мела поземка. На обочине увидели, как несколько волков рвали на части заваленную ими лошадь. На нашу машину они не обратили внимания. В селении Амангельды тоже никто не жил. Мы отправились к кладбищу, которое располагалось за селом. То, что я увидел, врезалось в память на долгие годы: больше половины кладбища занимали маленькие могилы. В них было похоронены дети. На чуртах одна дата смерти - 1944 год. Ингуш, который жил здесь в годы ссылки, и который вызвался быть нашим проводником, сказал, что в иной день приходилось хоронить по нескольку человек детей. «В первый год ссылки практически ни в одной семье не был слышен плач младенца. Малыши умирали первыми. Потому и кладбище занято в основном их могилами... »

Кому нужны эти награды?

Отец Руслана Магомаева ушел на фронт в 1941 году. Неоднократно был ранен, но в госпиталях не задерживался. Когда в политотдел Армии, где воевал офицер Магомаев, пришло сообщение, что чеченцы и ингуши высланы, как враги народа, в малозаселенные области Казахстана и Киргизии, политрук вызвал Магомаева к себе. Он рассказал о том, что произошло в Чечено-Ингушетии, и что есть приказ всех чеченцев и ингушей, находящихся в действующей Армии, отправить в места ссылки их родных. Выслушав политрука, Магомаев попросил оставить его в полку. И добавил: «А в ссылку я поеду, когда закончится война».

Так и получилось. В Казахстан, куда сослали его семью, отец Руслана приехал в конце 1946 года. Пытался устроиться на работу - не брали. Хотел поехать в соседний район, чтобы найти потерявшегося родственника - нельзя, нужно получить разрешение от коменданта. На каждом шагу напоминали офицеру, прошедшему дорогами войны до Берлина, чью грудь украшали боевые ордена и медали, что он - спецпереселенец, враг народа. Вернувшись однажды домой после очередной неудачной попытки устроиться на работу, он в гневе собрал все свои награды и выбросил их в колодец: «Кому нужны эти награды, если меня за человека не считают?».

В тот день ни дети, ни взрослые не осмеливались обратиться к нему с какой-нибудь просьбой или вопросом. А вечером два его племянника полезли в колодец и долго собирали со дна все его ордена и медали.

«Я боялся, что меня заставят стрелять»

В израильском госпитале Тель-Хашомер на прием к врачу-неврологу пришел 90-летний больной - Отар. Репатриант из Грузии, он не знает ни одного языка, кроме грузинского, хотя и прожил в Израиле почти четверть века. А поэтому к врачам он ходит с сыном, который выполняет роль переводчика. Как большинство пожилых пациентов, Отар тоже любит рассказывать врачу не только о своей болезни, но и вообще поговорить о жизни.

- У меня богатая жизнь. Я даже был во время войны в Чечено-Ингушетии. Ты даже не знаешь, наверное, что есть такая республика?

Доктор, родившаяся и выросшая в Грозном, продолжая выписывать пациенту рецепты, говорит:

- Знаю-знаю такую республику.

Но Отар, погруженный в свои воспоминания, пропускает мимо ушей ее слова, и продолжает:

- Я, когда служил в Армии во время войны, принимал участие в выселении чеченцев. Ты вот не знаешь, что есть такой народ.

- Да знаю я, что есть такой народ. Я там родилась и жила, - говорит доктор.

Тут сын начитает втолковывать отцу, что доктор - родом оттуда, из Чечено-Ингушетии, из Грозного.

Удивившись такому совпадению, Отар продолжает свое повествование:

- Когда выселяли чеченцев и ингушей, я был автоматчиком. Это было в горах, чеченское село. Я очень боялся, что меня заставят стрелять. Не заставили, обошлось. Но ты знаешь, они такие упрямые были - не хотели уходить из своих домов.

- Упрямые, говоришь? Но, Отар, ты ко мне приходишь и очень часто рассказываешь о своем доме в Телави, о том, какой у тебя был виноградник, какой большой сад. Ты до сих пор еще грустишь о своем доме. Но ведь тебя никто не выгонял оттуда, ты сам покинул свой дом и приехал сюда, в Израиль. И твой большой дом с круговой верандой, как ты говоришь, тебе снится до сих пор. А ведь этих людей, чеченцев и ингушей, выгоняли силой из домов и отправляли в ссылку. Зимой, в холод, с маленькими детьми и больными стариками... А ты называешь их упрямыми. - И, обратившись к сыну Отара, доктор попросила: - Переведи ему дословно, что я сказала.

Отар с сыном ушли. Но минут через 10 в кабинет заглянул сын Отара.

- Отец просил сказать, что твои слова заставили его думать иначе о том, что было тогда в горном чеченском селе.