Другая жизнь

«Все говорили, что нас должны были выселить, но этого не случится, так сказали наши святые. Надо молиться и просить Аллаха, чтобы зло над народом не совершилось, и всем, всем по возможности делать жертвоприношения - сах. Что и делалось очень многими. Обо всем этом говорили мои попутчики, рассказывая, кто какой сах сделал, сколько забито скота и баранов. Короче, большинство из моих попутчиков, в основном женщины, поверив в версию святых, выехали из своих домов по разным делам. К несчастью, для многих это путешествие оказалось роковым, так как они были выселены прямо с дороги, без своих семей, оказались разлучены с оставшимися дома детьми. Ибо, когда началось выселение, всех встречавшихся в пути вайнахов отправляли прямо в поезд-телятник и грузили для переселения. Увозили, кто в чем был одет, без всяких вещей...

***

...Все вещи были нами были собраны в несколько мешков. Был у нас только один хороший коричневый чемодан из черепаховой кожи. Решив, что все равно всех вещей не забрать, мы в этот чемодан положили все наши фотографии - на память. А их у нас было очень много. Сверху фото в чемодан мы положили несколько штук серебряной посуды. Так вот, шофер, который проехал с нами весь путь из Назрани, видел перенесенные нами мытарства и вроде бы к нам хорошо относился, помогал выносить вещи с третьего этажа (очень высокого), складывать их для отъезда в машину утащил этот черепаховый чемодан и старинные мужские золотые часы с двумя крышками! Об этом нам сообщила при нашем выходе из дома одна из соседок. Она видела, что шофер кому-то передал наш чемодан и еще что-то, а тот второй все унес. Выяснения с шофером ничего не дали. Жаль было только фото, которые он, конечно, выбросил, а у нас ничего не осталось на память...

***

...Среди пассажиров было много детей и стариков. Как раз на проходе, где мы были размещены, в середине нашей теплушки стояла железная печурка, которая отапливала весь вагон. В начале пути все шло относительно спокойно. Периодически на остановках нас выпускали по естественным надобностям. Это была страшная картина. Эшелон был оцеплен солдатами. Отходить от вагонов нельзя, люди друг друга стесняются. Просто ужас! У некоторых женщин чуть не лопались мочевые пузыри. Дети плакали, старики стонали. Потом начались болезни. Заболел один ребенок и все время просил воды, а ее ни у кого не было...

...Где-то в оренбургских степях, задолго до подъезда к станции Соль-Илецк, у нас в вагоне умер старик. Все договорились скрыть эту смерть от прикрепленных к вагону проводников, что мы и сделали. Однако покойник все-таки был обнаружен и отправлен неизвестно куда. Наш вагон в Соль-Илецке отцепили от состава, чтобы сделать дезинфекцию, а нас всех подвергнуть санобработке, так как предполагалось, что у старика случился тиф. В Соль-Илецке оцепленный вагон был подвергнут дезинфекции, а мы все прошли санобработку. В результате этой санобработки мы все еще больше вымазались, чем очистились, но для галочки предусмотренная процедура была проделана. Затем наш вагон прицепили к другому составу, и мы поехали дальше.

Началась страшная завшивленность. Вшей было так много, что от них невозможно было никуда спрятаться. Они ползали повсюду. Несмотря на все эти дикие условия, мы с сестрой продержались, а мама заболела паратифом. В пути мы были месяц или больше, я уже не помню...

***

...Наконец мы добрались до места назначения - в город Жана-Семей Семипалатинской области северного Казахстана...

...Болезнь мамы усилилась, у нее начался дистрофический понос. Если она покушает яйцо или масло, то чувствует себя относительно нормально, от всякой грубой пищи ее поносило. Мы старались ей держать яйца и масло. Помню, десять штук яиц стоили пятьсот рублей, а стоимость масла уже и забыла. Мы как-то купили рыбу, и бедная мама, оказывается, не выбросила кости от этой рыбы, а тайком от нас (стесняясь) периодически их сосала, чтобы утолить голод. Время шло очень медленно. Повторюсь, говоря, что каждый прожитый день казался годом...

...Здоровье мамы изо дня в день ухудшалось. Вдруг она заявила нам, что не может кушать ни яйца, ни масло. Оказывается, увидев, что здоровье ее ухудшается и она может умереть в любой момент, оставив нас с сестрой без ничего, одних, среди совершенно посторонних людей (о родственниках по-прежнему ничего не было известно), она решила... голодать. Таким образом она думала сохранить для нас то немногое из продуктов, что было у нас, не тратя их на себя. Это было самое страшное время в нашей жизни... Нужен был врач.

***

...В последний мой визит к капитану Омарову он прямо предложил мне подписать расписку о моем согласии на тайное сотрудничество с органами. Я отказалась...

... Когда я вернулась домой, то застала неподвижно лежащую, тяжело больную маму. Я все подробно рассказала о нашем разговоре с капитаном Омаровым и, громко расплакавшись, сказала: «Может быть, мне надо было согласиться на его предложение, мама?». Моя мама неожиданно приподнялась в постели (чего не делала уже давно) и сказала мне: «Дочка, умирать надо всем, бессмертных людей нет. Дай мне слово, что никогда не совершишь поступка, после которого тебе будет стыдно, и люди смогут плюнуть тебе в спину. А насчет моей смерти не беспокойся, на все воля Аллаха...»

Об авторе

Раиса Созерковна Мальсагова (24 января 1920 года - 24 августа 2000 года), инженер по образованию, дочь эмигранта и домохозяйки. Незадолго до смерти она особенно часто возвращалась в разговорах к тем или иным «сюжетам» депортационной жизни. После уничтожения г. Грозного в 1995 году, в котором Р.С. Мальсагова жила по возвращении из спецпереселения с 1958 года, она, как и тысячи других, вновь оказалась выбитой из привычной человеческой колеи, потерявшей свой последний уютный и любимый дом, где была хозяйкой и хранительницей очага (руины которого ей, семидесятивосьмилетней, пришлось лицезреть осенью 1998 года). Может быть, поняв и приняв это испытание как последнее, она и сделала свою финальную работу: честно и добросовестно прошла по «крутому маршруту» личной судьбы, зафиксировав в своих записях ее главные вехи, бывшими вехами времени и страны, жившей по логике кошмарных сновидений. (Из предисловия Марьям Индиевой, руководителя Ингушского «Мемориала», дочери великого поэта Джемалдина Яндиева, к книге ее матери).