Воспоминания

Кинувшись на поиски мемуаров, нашли их в Государственном архиве Краснодарского края (ГАКК). Руководитель – Темиров С.Г. Мы горды и счастливы тем, что эти бесценные воспоминания впервые увидят свет в нашем проекте.

Справка: Генерал-лейтенант Улагай Сергей Георгиевич относится к знаменитому шапсугскому роду первостепенных дворян – тлякотлеш.

Выдающийся российский офицер, блестящий кавалерийский военачальник, доблестный участник Русско-японской, Первой мировой и Гражданской войн. Командующий Белыми войсками во время знаменитого Улагаевского десанта на Кубань в августе 1920 г. который преследовал для Русской армии генерал-лейтенанта барона П.Н. Врангеля одну из стратегических целей в борьбе за Юг России и Кубань. Незаслуженно забыт и демонизирован по идеологическим причинам на долгие годы.. Сохранился всего один его фотоснимок, датируемый началом 20–х годов XX века, где он изображён только с одной наградой - Георгиевским крестом 4 – й степени, что несомненно свидетельствует о личной скромности этого человека, бескорыстно служившего не за награды и должности, а за долг и честь. На его могиле, на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем начертано: «Ген-лейт. Сергей Улагай 1876 – 1944. Вечная Слава Русскому Воину».

Примечание: орфография, пунктуация и стилистика текста сохранена как в оригинале. Мемуары генерал-лейтенанта Сергея Георгиевича Улагая (1876-1944), кубанского казака, участника Первой мировой войны, кавалера ордена Святого Георгия 4-й степени, одного из виднейших кавалерийских военачальников Русской императорской армии.

«В первые дни по прибытии на новое место, я каждый день почти ожидал известий из Галиции, но, проходили недели, подошел уже май, – а оттуда – ни слуха, ни духа. Полагая что телеграмма моя затерялась, а раппорту – просто не дали ходя, – я стал постепенно втягиваться уже в новую жизнь, составляя, даже в голове планы о ночном поиске на ту сторону Вислы, как вдруг вместе с другими служебными бумагами из штаба дивизиона, – я получил официальное извещение о состоявшему прикомандированию, через день пришел и ответ на мою телеграмму. Как не был я уже подготовлен внутренне – к тому, что с дивизионом, в конце концов разстаться придется, но теперь, когда момент этот подошел уже вплотную, – на сердце и в душе – стало невыразимо грустно и горько. Хотя официально я только прикомандировывался к далекой, неведомой мне части, но, не было, конечно, никакого сомнения, что дивизион я покидаю навсегда уже. Через два дня сдача и прием сотни – были закончены и новый командир подъесаул Бариш-Тищенко – вступил в командование. Трудно было предугадать, конечно, каким он окажется боевым командиром, но, я был совершенно спокоен за то, что сотня сохранит свой порядок и найдет в нем авторитетного начальника, и в тяжелые минуты – настойчивого и горячего защитника. 

С собою, в новуюжизнь – я брал, кроме моего постоянного вестового Кармазинова – еще приказного Хилько – с моими верховыми лошадями. Чтобы избежать последних печальных минут прощания, с офицерами я простился еще вечером. Разсвет только-только занимался еще – когда мы были на ногах уже и готовыми тронуться, но, в последний момент все пробудились кругом и – волей – не волей – пришлось задержаться. Солнце стояло довольно уже высоко – когда распрощавшись, наконец, мы двинулись в сторону Новогеоргиевска. С Кубанским каз.дивизионом – мне, все же, пришлось еще встретиться. Случилось это ровно через год почти, т.е. в 1916 году, в Полессии. Я был давно уже, тогда, в 1-ом линейном, генерала Вельяминова каз.полку, который входит в состав славной 2-ой сводно казачьей дивизии. Как то в сторожевом охранении на Стохаде, я встретился и разговорился с войсковым старшиной 1-го Аргунского каз.полка, Забайкальского каз.войска – Нацваловым. Вспомнили русско-японскую войну, общих знакомых аргунцев, поговорили о Крымове, о времени командования им 1-ым Аргунским полком. Навел я разговор, наконец, и на кубанский казачий дивизион, в то время входивший, уже, в состав 1-й Забайкальской каз.дивизии, переброшенной на помощь фронту перед началом весеннего наступления Брусиловской армии. – «Кубанский каз.дивизион, проговорил он, немного, подумав – странная, какая то часть. Казаки – великолепны. Теперь, на третьем году войны, едва ли много можно было бы найти, конных частей, в которых сохранился бы еще такой лихой, отборный состав. Офицеры? При других обстоятельствах, при другом командире, – они также были бы, конечно, не хуже других, но командир дивизиона – конечно никуда не годен. Ну, – а в коннице, как вы сами хорошо знаете, история части – это истории у нас, давно уже известно, что командир Кубанского каз.дивизиона командовать в бою всею своею частью – не любит, и предпочитает, при всяком удобном случае – дробить на части».

Дорогу на Варшаву я избрал теперь – более прямую и ближе проходившую к Висле. Подъезжая уже к Крепостному району, я вспомнил, вдруг, что без особого разрешения нас, вероятно, теперь не пропустят через него: на западной и северо-западной стороне крепости, производились, как нам было известно, большие работы, – но, опасения мои оказались напрасными. Никакого наблюдения за Крепостным районом – нигде я не заметил, и передвижение по всем направлениям совершалось – без всяких затруднений. Можно себе представить, сколько неприятельских шпионов перебывало тогда на этих местах? В Варшаву мы прибыли совсем уже под вечер, и в последний раз, увы, расположились в своих казармах. По наведенным мною еще в штабе 2-ой армии – справкам Кавказская туземная казачья дивизия находилась, в данное время, где то по близости от г.Залещики. отправляться приходилось, следовательно, с Ковельского вокзала. На другой день я побывал на станции и заказал на завтра вагон для лошадей. Погрузка назначена была в 9 ч. утра, отходил поезд – около 12 ч. К моей большой радости, на следующий день, на станционной платформе – я встретил, неожиданно, знакомого подполковника 3-го Елисаветградского гусарского полка – Султан-Крым Гирея – направлявшегося, как оказалось, также в Кавказ.туземную дивизию – в Черкесский полк. Около двенадцати вагоны с лошадьми прицепили к поданному уже нашему скорому поезду и через несколько минут мы тронулись, увы навсегда уже – из милой, красивой – ставшей чуть не родной уже – Варшавы. До Ковеля путешествие наше было без осложнений, без задержек, но потом, по мере того, как мы приближались к району прошлогодних жестоких Галицинских боев,продвигаться вперед становилось все труднейи трудней. До Тарнополя мы, все же, добрались по железной дороге; дальше поезда не ходили еще, и продолжать путь пришлось уже верхом. Большой неприятностью, впрочем, это не оказалось для нас: дороги были прекрасные, погода стояла чудесная, места красивые, незнакомые – торопиться было нечего. В гор.Черткове – мы захватили, наконец, хозяйственную часть Кавказ.

Собрав необходимые сведения о дивизии, мы на следующий же день, двинулись дальше на гор. Залещики, куда и прибыли к закату солнца. Расположенный на левом, низком берегу р.Днестраг.Залещики, благодаря высокому, почти неприступному правому берегу, был одним из важнейших опорных пунктов на восточной Галицинской линии противника. Как известно, линия эта была взята нами – прорывом позиций несколько ниже по реке, спешенными полками геройской 1-й Донской каз. дивизии. славного III-го конного корпуса генерала графа Келлера. Переночевав в сохранившейся части города мы с разсветом двинулись дальше. У взорванного моста через Днестр, нам пришлось, однако, немного повозиться. Сразу испугавшись покрытых водою и теперь ярко блестевших под лучами вовсю сияющего солнца деревянных настилов на поплавках, – лошади наши низачто не хотели вступать на них. С высокого почти отвесного правого берега Днестра, открывалось далекое, ровное плато, постепенно понижавшееся к югу, к синевшим далеко на горизонте, высоким горам. Сделав большой привал в полдень, – мы, часа в четыре – двинулись в последний этап. По словам встречающихся по дороге крестьян до нашего конечного пункта оставалось верст 10-12. Действительно, проехав немного еще – мы увидели – сначала линию садов, как будто носкоро раскрылось и само селение. Разбросанное по глубоким балкам, оно казалось из дали – совсем не большим, но, по мере приближения нашего, оно все разрасталось и разрасталось, и когда мы вступили наконец в него, не было ничего удивительного что в нем было расположено – шесть конных полков, несколько батарей и штаб дивизии. К югу от селения, к синеющей в дали цепи Карпатских гор, местность понижалась еще заметнее. Там, верстах в 12-15 за р. Прут – начиналась неприятельская линия, непрерывно, почти, тянувшаяся от Черновиц – на г. Снятень, Коломню, Страй, Станиславов и т.д. Время от времени, там, под синеющими горами, где то, – глухо, как отдаленный раскат грома, – гремели орудийные выстрелы, и над нашей стороною – вдали, всплывали бело-розовые облачка шрапнелей. Разспрашивая встречавшихся по дороге «всадников», т.е. нижних чинов различных полков дивизии, мы постепенно продвигались к штабу. При подъеме на левую сторону главной балки, у самого почти штаба нам встретился, вероятно только что оттуда вышедший, высокий, довольно моложавый, подтянутый генерал, в длинной серой черкеске и серой папахе. По тому как сидела на нем черкеска и надета папаха, по походке, по всему, всему – что сразу бросается в глаза – горцу или кавказскому казаку – видно было, однако, что это – не природный кавказец. 

Действительно, как скоро мы узнали, это был генерал Краснов, недавно только назначенный командиром 3-й бригады (Ингушский и Черкесские – полки). Не легко мне было, конечно, признать в этом седеющем уже высоком генерале – в длинной серой черкеске и светло серой папахе – того есаула атаманца, которого я встречал в горах Южной Манчжурии, близ сел. Даппу, – в отряде генерала Ренненкампфа,в качестве военного корреспондента газеты «Русский инвалид». Разместив своих людей и лошадей в ближайшем свободном дворе, – мы с Султан Крым Гиреем направились в штаб дивизии, который располагался в сельской усадьбе, с хорошим обширным садом, служившим, как мы узнали, местом приемов приезжающих по делам службы к начальнику штаба. Когда нас привели в сад, начальник штаба, полковник Юзефович, был уже там в кругу незнакомых мне старших офицеров дивизии. Полковника Якова Давыдовича Юзефовича я знал еще по Варшаве. Литовский татарин – по происхождению, конно артиллерист, затем офицер генеральн. Штаба он всегда считался в округе – как одни из наиболее способных офицеров, и ничего конечно, не было удивительного, что на пост начальника Штаба Кавказской туземной конной дивизии, которую принимал в командование родной брат государя Императора – был назначен – он именно. Встретил нас Юзефович приветливо, радушно. 

Относительно Султан-Крым Гирея все было решено в несколько минут: ему надлежало теперь отправиться в Черкесский полк и представиться командиру полка князю Чавчавадзе. Мое дело оказалось несколько сложнее. Не назначенный сразу в какой либо полк, я должен был ожидать результата запроса по полкам – об имеющихся вакансиях и затем, согласие командир полка и господ офицеров – на вступление в полк. Будучи по происхождению черкес, я, конечно, мог рассчитывать прежде всего на Черкесский полк, но, разными намеками, Крым Гирей дал мне понять, что командир этого полка – не хотел бы увеличивать состав своих офицеров. Большого огорчения это сообщение – мне не принесло – однако. Для меня в это время, было совершенно безразлично – куда ни попасть. Потом же – я даже благодарил судьбу, что она направила меня именно в Ингушский полк. На другой день – султан перебрался в район своего полка. После обеда решилась и моя участь. Явившись в штаб дивизии, я узнал, что на посланные в полк запросы относительно меня, благоприятный был получен только от командира Ингушского полка, полковника Мерчуле. Попросив проводника в штаб, я немедленно же – отправился в штаб Ингушского полка.

В первой комнате сравнительно хорошего деревенского дома, к которому привел мой проводник, находился молодой, среднего роста, сухощавый, блондин поручик с адъютантскими аксельбантами; это был, как он сам мне отрекомендовался – полковой адъютант поручик Баранов. По-видимому – к моему приходу он подготовлен уже. Задав мне несколько подходящих к данному моменту – вопросов, он извинился, и заявил, что пойдет доложить командиру полка о моем приходе. Через 8-10 минут он вышел и пригласил войти в следующую комнату. В большой, чистой, светлой комнате – находилось два полковника в черкесках: командир полка – полковник Мерчуле и его старший помощник – полковник Абелов. И того, и другого я знал как выдающихся ездоков и инструкторов верховой езды в офицерской кавалерийской школе в Петербурге; знал я их и в лицо. Встречаться мне не приходилось с ними. Задав также несколько малозначащих вопросов, Мерчуле меня отпустил, сказав, при этом, что полковому адъютанту поручику Баранову – поручено им – ознакомить меня с некоторыми вопросами касающимися моей дальнейшей службы в полку. – «Командир полка поручил мне, господин подъесаул, поговорить с вами по поводу следующего» – обратился ко мне Баранов, когда я вышел из комнаты командира:по традициям полка, каждый из вновь поступающих в полк офицеров, в каком бы чине он ни был, – становится младшим офицером. До сих пор на этой почве никаких недоразумений как то не случалось у нас. Правда – поступавшие в полк офицеры, – были, большею частью, корнеты и поручики. С вами – вопрос этот делается немного сложнее. Оказывается, что вы подъесаулом – еще с русско-японской войны. После командира полка и его помощника вы, в данный момент, становитесь старшим офицером полка. Считаете ли вы приемлемым для себя – несмотря на такое положение вещей...

Прикомандировываясь к Кавказской туземной конной дивизии, – прервал я Баранова, я отлично себе представлял все эти возможности, и прошу вас доложить командиру полка, что никаких претензий на командование эскадроном у меня, конечно, не имеется. Куда меня назначат младшим офицером, – там я и буду. Да, да – командир полка так и предполагал, господин подъесаул – проговорил Баранов – и назначил вас в 3-й эскадрон. Хотя командир его, штаб-ротмистр кн.Химшиев – также много моложе вас, но сейчас он, все же, старший из командиров эскадронов. К сожалению, – он в отпуску, но скоро вернется. Временно – эскадроном командует поручик Александров, которому вам – и нужно будет сегодня жепредставиться: эскадрон его – тут, недалеко. Через несколько минут, в сопровождении проводника ингуша, – я отправился к своему новому начальнику. Поручик Александров, оказался моложе, даже, чем я его себе представлял. Тихий, скромный, выдержанный – он производил хорошее, приятное впечатление, -с первых уже минут знакомства; таким, впрочем, оказался он и на самом деле. В Ингушский полк он полк он попал из Александровского военного училища, и был там, если не ошибаюсь, адъютантом. Трудно догадаться было, однако, что толкнуло его избрать себе службу на войне – в кавалерии, да еще в такой совершенно чуждой ему среде, как Кавказская туземная дивизия? Как скоро уже узнал я, не было у него, к тому же, особенного влечения – и к передовой линии, и к боевым переживаниям. Другим офицером эскадрона – был корнет Мальсагов. Природный ингуш, хорошей, изысканной фамилии, только что окончивший кавалерийское училище, скромный, дисциплинированный, прекрасный воин, как скоро это я сам увидел, он был несомненно, одним из лучших офицеров полка. К вечеру этого дня – я и мои люди – перебрались в расположение своего эскадрона. Горьки и неприятны вообще эти первые моменты новой жизни, среди незнакомых и все как бы косящихся на тебя людей,но, по опыту прошлого, я знал хорошо уже, что все эти первые трудные, неприятные положения и подавленное настроение – они скоро проходят, все незаметно улаживается и жизнь постепенно входит в свои спокойные, нормальные берега. Спустя несколько дней, прибыл, наконец, и давно уже ожидавшийся командир нашего эскадрона, штаб.роткн.Химшиев, но в этот же день в полку стало известно, что приехал он за какими то справками и через несколько дней – уезжает обратно в Россию. Между тем, приближался уже день, когда Ингушский полк должен был выступить в сторожевое охранение на р.Прут, на смену Черкесского полка. Так как сторожевая линия наша, находилась, приблизительно верстах в 8-10 – от штаб квартиры дивизии, и смена производилась с наступлением темноты, то – с места стоянки полки выступали, обыкновенно, часов в 6-7 вечера. В день выступления, в эскадроне стало известно, что штабсротм. кн.Химишев оставляет полк, и что эскадрон принимает поручикАлександров. Как всегда – выступление было назначено в 6 ч. вечера. Еще за пол- часа до выхода эскадронов на общее сборное место, я был уже на улице в полной готовности. 

В этот первый день моей службы в полку, хотелось быть, конечно, особенно точным. Но, кроме вахмистра, нескольких урядников, да человек десять всадников, – там долго еще никого не было. Одно время я опасался даже, что к назначенному приказом времени, мы так и не будем готовы. Между тем в соседних эскадронах – все уже было готово – и они – одни за одним – тянулись на сборное место. По тому, как встретил кое как собравшийся и – едва угомонившийся – эскадрон своего командира, как ответил на его приветствие и, затем, как исполнял его команды, видно уже было, что эскадрон – безусловно распущен и что поручик Александров никаким авторитетом среди ингушей не пользуется. Ровно в 6 часов, собравшись на небольшой площади в общую полковую колонну и приняв полковой штандарт – полк с полковником Мерчуле во главе – двинулся к южной окраине селения. В это предвечернее уже время, когда над полями ложились уже синеватые дымки тумана и мглы – пролегавшая по широкому, открытому склону, дорога к Пруту – была почти белоснежна, но в ясные, погожие дни, неприятельская дальнобойная батарея у г.Снятина, не редко обстреливала не только войсковые колонны на ней, -но и не большие группы. К резерву Черкесского полка мы подошли, когда стало уже заметно темнеть. Отсюда эскадроны расходились по своим участкам – самостоятельно. Сторожевая линия нашего участка – выставлялась по полотну ж.дороги; с наступлением же разсвета, дабы не подвергаться в течении дня безпрерывному обстрелу неприятельской артиллерии, застава отводилась шагов на 300-400 – назад, оставляя, на полотне только наблюдательные посты. Главная застава эскадрона – располагалась в версте, приблизительно, сзади общей нашей линии. Спешившись у главной заставы, первые три взвода, взяв черкесов проводников, двинулись по своим участкам. Мне – с первым взводом, надлежало стать на самом левом фланге близко к полотну ж.дороги. Было уже совершенно темно, когда проводник подвел нас, наконец, к левофланговой черкесской заставе, расположенной в не большой рощице. Разспросив у начальника ее – о всем замеченном у противника, ознакомившись о местонахождении соседней – влево –заставы, мы двинулись с новым проводником к полотну ж.дороги. Пройдя шагов 100 – я остановился и приказал взводу зарядить винтовки. Теперь, кроме слабого наблюдательного поста – впереди никого уже не было. Нужно было двигаться с большой осторожностью и – быть готовыми ко всяким неожиданностям. И вдруг, в голове моей невольно, как-то, – мелькнула мысль: а что если австрийцы, великолепно, конечно, зная весь наш распорядок здесь, выдвинувшись внезапно вперед, заняли полотно ж.дороги и теперь притаившись, поджидают нас чтобы прорвать здесь линию и двинуться дальше к переправам?

Как будут реагировать на этот внезапный удар – мои ингуши? Умеют ли они действовать в пешем строю? Не перестреляем ли сами себя – мы, если австрийцы вдруг откроют огонь – сейчас, и нам, чтоб задержать их хоть на малое время, придется разсыпавшись в цепь – отвечать. «Пешим строем конечно занимались, ваше благородие, докладывал мне тихим голосом взводный урядник – ингуш, когда мы проверив предохранители на затворах осторожно двинулись вперед и я – поделился с ним своим безпокойствием, – но давно уже и очень не много; ожидать порядка, в случае чего, навряд ли можно, но люди безусловно смелые, стойкие, верные»…. Тихо, тихо подходили мы к ясно уже обрисовывавшемуся в темноте высокому полотну ж.дороги. По знаку проводника, взвод остановился, здесь было место заставы – ночью. Через несколько минут черкес возвратился и доложил, что на линии все благополучно и что часовых можно выдвигать вперед. Как и у черкес нашасторожевка прошла вполне благополучно, и через два дня, смененные другим полком, мы вернулись на свои квартиры. Встревоженный, однако, родившимися ночью в сторожевке – мыслями, о возможности неожиданной встречи с неприятелем, я при первом же представившемся случае, обратился к поручику Александрову – с предложением – заняться с эскадроном, пока имеется возможность и свободное время. Вероятно и сам все это отлично понимавший, ком.эскадрона пошел этому навстречу – очень охотно и представил нам с Мальсаговым полную свободу. Каждый день, теперь, утром и после обеда – мы гоняли нашихингушей по песчаным холмам, за селение, не обращая внимания ни на жестоко палящее солнце, ни на проливные дожди.

К моему большому удивлению, ингуши относились к этим занятиям с большим интересом и – даже с увлечением. Обыкновенно, каждое занятие наше – заканчивалось разсыпным строем и атакой. Возвращаясь однажды с одного из таких учений, я встретил, неожиданно, в районе Черкесского полка, старого знакомого по Варшавским и Петербургским скачкам, тогда ротмистра 5-го Каргопольского драгунского полка, теперь – подполковника Черкесского полка – Екимова. Не было ничего удивительного, что в это грозное, историческое время, оставил свой родной гусарский полк Султан-Крым-Гирей. Природный черкес, он был уже средичеркес и во время русско-японской войны и пользовался среди них большим авторитетом. Но Екимов, выдающийся строевой офицер, отличный ездок, известный всей русской кавалерии, что общего он имеет со всем здешним миром? Что толкнуло его оставить своих товарищей, покинуть свой полк, свою дивизию? Впрочем, потом я узнал еще, более удивительное явление. Кто, например, в кавалерии, да и вообще в армии – не знал ротмистра 38 Владимирского уланского, а потом подполковника 7-го Кинбургскогодрагунск. Полка Гесея Нацвалова, неизменного победителя на офицерских строевых скачках – в полку, в округе, в Красном селе и счастливого участника на весь ипподром Польского края. – И вот, с объявлением мобилизации, он оказывается начальником дивизионного обоза, и в этой должности, несмотря на постоянные насмешкии даже протесты товарищей, он оставался до конца войны т.е. – до революции, так и не видев поле сражения. Не бывая в штабе дивизии и редко заходя в штаб нашего полка, я плохо был осведомлен о настоящем положении вещей на фронте. Между тем, по полкам настойчиво ходили слухи, о каких то серьезных неудачах в одной из армий нашего южного фронта. 

Не редко, теперь, по вечерам и ранним утром, в направлении на Коломню – слышна была, как отдаленные раскаты грома, постепенно будто приближавшаяся и разгоравшаяся – боевая гроза. Наконец – все определилось: неприятель, перейдя в наступление на правом фланге фронта, постепенно распространял его по всей линии. Наше старшее начальство в дивизии, лучше, конечно, осведомленное об общем положении на фронте, давно уже, вероятно, учитывало возможность выступления противника и на нашем направлении, для нас же, младших офицеров, для меня, по крайней мере, поднятие по тревоге дивизии с наступлением темноты уже – было полнейшей неожиданностью. В первый момент никто из нас ничего не понимал, конечно, что случилось, куда идем, для чего: только в дороге, когда все успокоилось – постепенно, стала, хоть в общих чертах, выясняться обстановка впереди. Оттеснив неожиданным скачком к полотну ж.дороги – наши сторожевые заставы, противник по видимому спешенная венгерская кавалерия, поддерживаемая слабыми пехотными частями, наступает к реке и, конечно, будет пытаться перейти ее. Бригаде нашей приказывалось: всеми силами не допускать переправы; если же это не удастся, задержать ее – насколько возможно. Хотя полк наш почти всю дорогу шел переменными аллюрами, к селению, где полки обыкновенно переправляются через Прут – в сторожевое охранение мы подошли приблизительно часам к 9-и. Кругом все было тихо. Даже не верилось, как то, что тут, внизу, за рекою – противник где то совсем уже близко. Где находились в это время остальные полки дивизии, нам никто, ничего не сообщил: нашему же полку приказано было спешиться, и выдвинувшись в южную окраину селения. Занять позицию вдоль берега Прута. До сих пор мне не приходилось ни разу еще участвовать с полком в каких либо боевых действиях, и – неудивительны были, конечно, то особенно острое внимание и та напряженность, с которыми я наблюдал теперь, за всем происходящим вокруг меня. Напрасно я все ожидал, однако, что после спешивания полка, командир вызовет вперед всех офицеров, и, ознакомив нас с общей обстановкой на нашем фронте, даст точные, исчерпывающие указания для предстоящего боя. Вперед были вызваны одни командиры эскадронов – только, а по тому, что сообщил нам поручик Александров, и по отдаваемым им распоряжениям эскадрону – видно было, что общее положение по берегу реки и – возложенная на полк задача, оставались для него такими же туманными, как это было и –час тому назад. В общем, эскадроны должны были немедленно двинуться к берегу Прута и занять позицию: 1-й и 2-й – на высоте средней части селения, 3-й – против его западной половины, поддерживая связь со 2-м эскадроном. Четвертый должен был пока оставаться в резерве. Тихо и спокойно собрались и потянулись по своим направлениям эскадроны. Ночь была еще темная, теплая. 

Напрасно напрягали дорогой свой слух, чтобы уловить хоть какой нибудь шум, звук или выстрел – вдали. Все было тихо и безмолвно. Дойдя до конца селения, эскадрон свернул с главной улицы и вышел на южную окраину. В этом месте селение отходило от реки шагов на 800-1000, образуя довольно широкую холмистую песчаную пустырь. То что к берегу Прута выдвигались сейчас наши два первые эскадроны, для меня было, конечно, совершенно понятием. Там, как раз против центра селения – была переправа и если противник решил бы, действительно, двинуться в этом направлении, он безусловно должен был бы прежде всего сбить эти эскадроны, – но, какое участие, какую помощь в этой обороне, мог оказать наш эскадрон, на этих высоких, неприступных, почти – и столь отдаленных от места переправы, обрывах? 

А между тем, выдвигаясь сюда и оставляя западную окраину селения, мы совершенно открывали фланг и тыл всего нашего отряда всяким неожиданностям, со стороны этой, пока еще безмолвной, темнойзагадочной дали. По карте, там, в полутора верстах от нас, также на р.Прут – находилось небольшое селение, у которого, как я слышал еще в сторожевом охранении, – с хорошим проводником можно было перебраться на нашу строну. Все это невольно приходило мне в голову, когда эскадрон наш, выйдя за южную окраину селения, остановился среди темного, пустынного поля. Тщетно старался я, прежде чем двинуться вперед, доказать командиру эскадрона – все безсмыслие нашего выдвижения к обрыву и – ту опасность, которая безусловно угрожает нам, нашему полку и всей дивизии, со стороны еле видневшегося в дали темного пятна – селения. Поручик Александров упорно настаивал на точном исполнении только что полученного приказа, и требовал скорейшего выдвижения к реке. Скрепя сердце, – но – пришлось подчиниться. К большому моему удивлению, сам командир эскадрона для лучшего якобы управления эскадроном, а главное для скорейшей ориентировки в ночных действиях всего полка, решил остаться в центральной части селения, приказа, однако, тотчас же по прибытии эскадрона к берегу, выслать к нему для связи несколько человек. Зарядив винтовки, эскадрон развернулся, и имея начальство впереди, двинулся прямо к реке. Но, пройдя шагов двести-триста – я остановился. Чувство какой то опасности – совершенно не давало покоя душе. За берег – впереди, я был безусловно спокоен. Но, эта темная, жуткая даль справа – она была полна всяких угроз и неожиданностей. Обращаться к Александрову с просьбой изменить – направление – было уже, конечно, и поздно, и безполезно. И я решил пренебречь приказанием, и двинуться вправо, в направлении чернеющего вдали селения. Собрав в круг эскадрон, я разъяснил ему создавшуюся обстановку, указал на безполезность движения к реке и опасность нашему тылу со стороны неразведанного селения и наконец, принятое мною новое решение: направив к реке один только четвертый взвод, а остальным эскадроном, повернуть в полуоборот направо, двигаться в направлении виднеющегося вдали селения. Если все мои опасения окажутся напрасными и на этом направлении будет все благополучно, мы остановимся и, оставив против селения этого наблюдательную заставу, присоединимся к 4-у взводу. Выслав вперед и в стороны дозоры – эскадрон тихо двинулся в новом направлении. Четвертый взвод продолжал свою дорогу к реке. Чтобы не сбиться с направления, я шел впереди, приказав средне эскадрона двигаться за мною. На правом фланге шел кор.

Мальсагов. Вследствие больших уже хлебов на полях, продвигаться было довольно трудно и неприятно. От легшей уже на поля росы, мы скоро уже были мокры как бы после купания. Как ни строго было мною приказано двигаться тихо, не курить, не разговаривать, все же за своей спиной я все время слышал еле уловимый, как бы придушенный гомон. Повернувшись как то головой налево, я увидел, вдруг, какой то незнакомый, неопределенный, слабый еще шум или шелест – как бы от приближающейся волны ветра. Я остановился. Тотчасже остановился и эскадрон. Все напряженно вслушивались и вглядывались в темную даль. Несомненно – впереди что то двигалось? И с каждой минутой шум становился – все ближе, все явственнее: по временам слышались даже – тихие, как бы гортанные звуки восточного говора. Первое, что мелькнуло у меня тогда, помню, что это наши черкесы, отступающие на наше селение. Но, с более, конечно, острым зрением и слухом – ингуши – разобрались скорее. Ваше благородие! Мадьяры – крикнул шедший левее меня, взводный третьего взвода – урядник ингуш. В тот же почти момент, вправо и влево от нас, где двигались боковые дозоры, защелкали выстрелы, и тотчас же загорелся огонь и впереди нас. К счастью, от близости разстояния, от полной неожиданности, вероятно, все пули противника пронеслись над нашими головами. В первый момент, с горяча, конечно, – затрещали было безпорядочные выстрелы и у нас на правом фланге, чуть было не подбившие корнета Мальсагова, но, после резкого окрика моего и взводных урядников, – все успокоилось и пришло в порядок. Эскадрон.. вперед.. в атаку.. Ура.. крикнул я, когда увидел, что противник остается в нерешительности. Как злые духи – ринулись мои ингуши – на мгновенно прекратившего огонь противника. Как своевременны оказалисьнаши учения, атаки, маневры – последнего времени. Следом за быстро отступавшим противником, эскадрон несся вперед, стараясь отрезать его от близкого уже селения. Поднявшаяся над горизонтом луна – заливала бледным светом окрестности. Отступавший противник – был виден отлично: это были спешенные венгерские гусары. Вскочившие, почти следом, – в селение – ингуши, преследовали разбегавшихся гусар – по улицам, по дворам и вдоль берега. Управление эскадроном – совершенно прекратилось, конечно, а между тем, с каждой минутой – положение наше становилось – все более и более опасным. Не было, конечно, никакого сомнения теперь, что там, дальше, у переправы во всяком случае, имеются и другие части, которые не замедлят выдвинуться вперед на помощь своим. Необходимо было – как можно скорее собрать эскадрон и приготовиться ко всяким неожиданностям. Приказав находившемуся около меня трубачу – передать по линии – сбор у окраины селения, – я бросился влево, к обрывистой стороне его. Сюда, как мне показалось, бросилась большая часть венгерцев. Вбежав в крайний двор, весь залитый уже лунным светом, я хотел уже двинуться дальше, как вдруг увидел, как из большого сарая, в боковые ворота, на главную улицу – выскочило два гусара. Повернув назад, я бросился вдоль забора и – через секунду – нос с носом, почти, столкнулся с убегавшими. В первый момент – они остановились как вкопанные, но затем, мгновенно повернув назад – они бросились с обрыва. Взвев курок револьвера – я бросился вперед приготовившись уже стрелять, когда из за угла, наперерез гусарам – выбежала группа ингушей.

Больше всего я опасался теперь, что разгоряченные успешным боем, ингуши мои – мгновенно прикончат бедняг. Стой, не стрелять, крикнул я поднявшим уже винтовки ингушам. К счастью, между ними оказался тот именно взводный урядник, с которым я беседовал ночью у полотна железной дороги, в мою первую сторожевку в полку. Бедняги гусары, сообразивши, вероятно, что перед ними был, только что, старший начальник, бросились ко мне, поспешно протягивая свои маленькие карабины, все время что то лопоча на своем языке. Какой радостью озарились их лица,когда я, поднимая их карабины, – ласково, дружественно похлопал их по плечу. Между тем, редкая сначала стрельба в селении – стала снова разгораться. Чувствовалось – что произошло какое то изменение в положении вещей впереди. Через несколько минут – во всех направлениях, показались отходившие ингуши. Передав пленных надежной охране и приказав ей немедленно отправляться к командиру эскадрона, я, собрав эскадрон, разсыпал его вдоль окраины и стал медленно отходить на свое селение. Почти следом – показалась цепь противника. Хотя огонь его был теперь, конечно, более спокойный и потому – более действительной, но высокие хлеба, в которые мы успели войти, – совершенно, почти, скрывали наше движение. Как потом оказалось из опроса пленных – они принадлежали к одному из спешенных эскадронов высланных вперед для прикрытия, сначала происходившей переправы у этого селения, а затем – для захвата нашего. Пройдя шагов 800 – мы остановились и залегли в проходившей вдоль всего нашего фронта – широкой и довольно глубокой канаве. Противник продвигался медленно и очень осторожно: встретив же наш спокойный, выдержанный огонь, – он остановился, залег, и до разсвета – наступать в этом направлении больше не пытался. Высланные вперед и в стороны – секреты, зорко следили за всяким движением гусар – в хлебах и у окраины лежавшего перед нами селения.Какими прекрасными воинами показали себя ингуши – этой ночью. Какая это была бы великолепная часть, если бы своевременно и в настоящей степени – она получила – воинскую и боевую подготовку. Храбрые, дружные, пылкие – ингуши, когда того требовали обстоятельства становились чрезвычайно стойкими, упорными, хладнокровными. Их верность, как боевых товарищей, – я почувствовал вначале уже боя. С разстветом – противник зашевелился, и стал постепенно разспространяться, из резерва, в северном направлении, стараясь обхватить внешний фланг нашего первого взвода. Теперь уже ясно было видно, что переправилась крупная часть. Дабы противодействовать обхвату венгерцев, четвертому взводу приказано было перейти и развернуться правее первого взвода. Не успел он, однако, дойти до указанной линии, как лежавшая против центра эскадрона цепь – внезапно поднялась и решительно двинулась вперед. Одновременно, почти, перешло в наступление и его заходившее крыло. Остановленные вскоре же – нашим огнем в центре, – на правом фланге – гусары продвигались все глубже и глубже. Приближался момент очищения – не только позиций, но и всей западной половины селения, однако, с разгорячившимися ингушами – справиться было не так то легко – уже. Цепляясь за каждую рытвину, за каждый бугор, они в ожесточении палили по подходящим неприятельским цепям, совершенно не обращая внимания на отдаваемые приказания, и на то, что совсем уже загнувший назад наш правый фланг, еле сдерживает рвущуюся нам на перерез обходящую группу противника. К счастью, в этот момент прибыл посыльный от командира эскадрона – с приказанием немедленно отходить для присоединения к полку, прикрываясь четвертым и первым взводами. Эскадрон, отстреливаясь от горячо наседавших гусар – выбрался наконец из опасного кольца – и быстрым шагом направился к центру селения.

Повидимому на этом направлении у противника были хорошие наблюдательные пункты. Едва только колонна наша вытянулась на разделяющий селение – луг, как вдали, где то, загрохотали орудия и над нашими головами захлопали разрывы шрапнелей. Чем дальше мы продвигались, тем огонь становился – все сильнее, все ожесточеннее. Совершенно сожженное и превращенное в груды развалин еще раньше – селение, на окраине которого должны были мы расположиться, все было теперь в дыму и пыли – от рвавшихся повсюду с особенным грохотом, в вечернем уже воздухе, неприятельских гранат и шрапнелей. По мере того, как эскадрон выбирался из этого чистилища на западную окраину, они немедленно же разворачивались и занимали позицию. Но, достаточно, однако, было бросить даже самый беглый взгляд на расстилавшуюся перед нами окрестность, как сразу же делалось ясным, что никакой опасности в этом направлении, угрожать нам не может. Начинаясь у самого селения, почти, – в сторону противника тянулись сплошные массы китайского гаоляна – или что то вроде этого, продраться через который да еще ночью, значительной войсковой части, было, конечно, совсем невозможно. Повидимому наше командование – об этом осведомлено не было. Противник против нас находился – теперь как это было мне сообщено в штабе отряда, верстах в 2-х. Вправо, приблизительно в версте – начиналось довольно возвышенное плато, уходившее кудато на север, по которому, на одной почтивысоте с нашей окраинной, виднелась линия окопов, повидимому – 9-ой кавалерийской дивизии – против крайняго левого фланга их, шагах в 800-х, по склону – тянулась какая то роща, в центре которой – белело большое двухэтажное здание. Начинало темнеть. Вся линия наша лежала уже в свежее вырытых окопах и от эскадронов готовили уже для высылки в растилавшейся перед нами гаоляной чащи – секреты, – когда из развалин селения показался спешивший ингуш из штаба полка. Оказалось – записка от командира бригады. Читаю и – первое мгновение – ничего не понимаю: «С наступлением темноты – ингушскому полку начать подползать к неприятельской линии – и, затем, с кинжалами в руках – вперед, в атаку – ура..» Отчего? Что случилось? Ведь всего каких нибудь полтора – два часа, в присутствии командира полка, я получил определенное приказание, – повторенное, проверенное – окопаться на окраине селения и, во чтобы то ни стало – удерживаться на этой линии.. И вот, эта неожиданная, совершенно необъяснимая записка, на клочке бумажки! Кругом же – все было тихо, спокойно, – и наши соседи, справа – черкесы, даже еще и не выдвинулись на указанную диспозицией – линию. Какой имела бы смысл атака одного только полка, да еще в этом направлении. Когда общее наступление назначено на утро? Можно было бы предположить, конечно, что в штабе отряда выработан план, по которому, вместо пассивного сиденияна окраине селения, в ожидании котр наступления противника полку нашему, неожиданно, отводилась роль несомненно более тяжелая и неблагодарная: ночным штурмом правого фланга австрийцев притянуть сюда все их внимание и даже – часть сил, чтобы, затем – всею дивизией ударить в назначенном ранее направлении? Но, если в штабах – отряда и бригады нашей – совершенно были не осведомлены о лежащей впереди нашей линии местности, то должны же, казалось бы они были знать, какую путаницу внесет в наше сознание эта неожиданная и такая туманная записка, после только что сообщенной общей диспозиции. – Оставалась у меня, однако, еще одно предположение, а именно: не довольный, безусловно, той совершенно пассив6ной ролью, которая была отведена его полкам, командир нашей бригады, в последний момент решил все же, что, оставаясь как будто бы – в рамках только что сообщенной диспозиции, т.е. обороняя указанное ему направление – полк наш, однако, должен был быть готовым и к тем активным действиям, которые могут потребоваться в связи с наступлением 9-й кавалерийск. дивизии. А это было бы возможным, только с выдвижением полка на новую, более ближнюю к противнику – линию. Конечно, лучше всего было бы в этих обстоятельствах, послать за разъяснением в штаб, но, на это потребовалось бы, все же, не менее 2-3 часов, а оставаться в неопределенности – полк – конечно не мог. Вызвав корнета Мальсагова, я приказал ему, взяв с собою разведчиков, выдвинуться по отходящей прямо вперед – дороге приблизительно на версту – или на полторы и произвести там разведку местности, для переноса нашей оборонительной линии. Спустя, вероятно, час, вернувшийся ингуш доложил, что позиция найдена и можно двигаться вперед. Действительно, новая линия оказалась довольно удачной; а тянувшаяся вдоль нее довольно глубокая канава, в скором времени – уже – превращена была – в хороший окоп. Высланная вперед и на фланги – разведка, связалась на правом фланге с только что подошедшим также на эту линию – черкесским полком. (Выдвигаясь вперед, с полком, я тогда …) Занявши новую линию, я немедленно отправил в штаб полка донесение. Теперь, через связь Черкесского полка – пришло уведомление, что командир бригады вполне одобряет новое расположение полка и те соображения, которые были сообщены при моем донесении по поводу активных действий. До разсвета по всей линии – было тихо и спокойно. С восходом солнца – мы уже были в полной готовности, но – кругом и – особенно, там, наверху, по линиям 9-ой кавалерийской дивизии – все было, как то слишком уже тихо и безлюдно. Можно было подумать, даже что … никого уже и нет давно. А между тем, минутная стрелка на часах – быстро приближалась к назначенному по диспозиции времени – атаки. Все время теперь, почти без отрыва наблюдавший в бинокль за линией окопов кавалерийской дивизии, я перевел было уже его влево, к леску и окопам австрийцев, как кругом, вдруг, послышались крики: атака. Начиная от склона плато, к которому примыкал теперь сильно загнутый назад правый фланг черкесского полка, вся линия … (далее тест отсуствует).

Текст подготовили: Темиров С.Г., руководитель ГАКК, Зайцев Г.А., главный специалист ГАКК, Скорова Л.Ю., главный специалист ГАКК