Предисловие

Любовь ингушей к своей земле – это то, что восхищает и трогает до глубины души. Во главу угла, как вечную истину, ингуши ставят именно родную землю, любой ее кусок, клочок, надел, политый потом и кровью поколений предков. Родная земля для них священна. Это опора, основа, источник сил, вдохновения, смысл жизни. Они как, пожалуй, никто на планете, смогли сохранить силу, заключенную в традициях, вере, устоях. В Ингушетии историей дышит не просто каждое ущелье, башня. История фамилии, семьи, рода – в сердце каждого истинного ингуша. Каждый дом здесь – это еще и музей. Место, где бережно хранятся память о предках, фамильные реликвии. Помнящие родство ингуши с гордостью и доверительно открывают перед гостями домашние архивы.

Тени предков, память о них хранят и направляют своих потомков по пути истины и добра. Листая страницы народной истории в ингушских домах, мы убеждались, что наши современники верны идеалам чести, благородства, патриотизма. Подобными примерами богата эта крохотная с точки зрения географических масштабов республика. Однако сегодняшнюю нашу встречу можно считать судьбоносной — этот человек всколыхнул историков и исследователей, найдя и просто подарив сначала им, а потом ингушским семьям, уникальные документы из лучших хранилищ России и Европы. Итак, знакомьтесь!

Уметь прощать – особый дар от Бога

Берснако Джабраилович Газиков. Сегодня он – старший научный сотрудник отдела этнологии Ингушского НИИ гуманитарных наук им. Ч. Ахриева, сотрудник ингушского государственного краеведческого музея им. Тугана Мальсагова.

Первая строка в его биографии многое объясняет: он родился в 1954 году в Целиноградской области Казахстана (село Макухинка Алексеевского р-на). Его родители повторили судьбу десятка тысяч вайнахов: уроженцы села Базоркино (ныне осетинское с. Чермен) были депортированы в казахские степи.
Держу в руках фото, сделанное в 1957 году. Слева направо: Тамара Мусиевна Газикова, у нее на руках дочь Дуги, которая умерла в 2-х летнем возрасте, Исраил (старший брат), Берснако (щекастый малыш стоит нахмуренный и выглядит особенно трогательно), тетя Лидия (сестра отца), ее дочь Лейла(жива), сын Мажид (умер ребенком), сестра Хади(жива). Супруги в полной мере испытали, что значит быть репатриированной семьей. И дело не только в бытовых трудностях. Трое детей Газиковых умерли в младенчестве… Но родителям удалось сохранить в доме атмосферу жизнелюбия, воспитывать детей, сохраняя надежду и веру в лучшие перемены.

Сейчас у Берснако живы 3 сестры и 2 брата. О каждом он найдёт много добрых слов и интересных фактов. Это же касается и всех родственников. Например, о заводной и шумной тете Лиде в семье рассказывают такую историю. У ингушского незрячего поэта-песенника Ахмеда Хамхоева есть популярная песня про Лиду – дочь Лорса («Лорса Лида», сочиненная еще до выселения – в 1938 году), которую некто зовет замуж, причем предлагает ей сбежать из отчего дома, презрев томительные сроки сватовства. Прыткий жених сулит достаток и любовь, подбивая девушку на смелый поступок. Газиковы считают, что Лида, тетя Берснако, ни раздражения у других людей», – подчеркивает Берснако Джабраилович.

Джабраил Лорсович работал помощником бурильщика. Жили небогато, несмотря на то, что отец был орденоносец: награжден двумя Орденами Трудового Красного Знамени и Дружбы народов, медалями (см. фото – 1980 год). Несмотря на абсолютно «рабочую» должность, был членом ЦК профсоюзов работников нефтяной и газовой промышленности СССР. И относился к общественной нагрузке крайне серьезно – ездил на сессии, активно работал как общественник, был делегатом 17 съезда профсоюзов СССР.

Пожалуй, он был одним из наиболее ярких представителей рабочей интеллигенции. Его трудолюбие руководство предприятия и республики отмечало наградами. А люди ценили за бескорыстие, добродушие, честность. Хотя по отношению к нему начальство не всегда было справедливо. Он рассматривался, как кандидат на получение звания «Герой Соцтруда», но в итоге оно было присвоено другому. Родные не помнят, чтобы Джабраил Лорсович испытал из-за этого хоть каплю огорчения. Уйдя на пенсию, прожил в этом статусе 13 лет. Все в том же Малгобеке. И так получилось, что за эти годы Совет ветеранов славного города ни разу не пригласил Джабраила Лорсовича на праздники нефтяников. Мой собеседник говорит об этом с горечью, сам же отец не считал это поводом для обид, огорчений и переживаний… Согласитесь, это особый дар – быть милосердным и не портить себе и другим жизнь из-за пафосных предубеждений.

…Родители прожили вместе 60 лет. И умерли с разницей в один год. Отец в 2010 году в возрасте 83 лет, мама – в 2011-м. Ей было 85.

 

Юношество и максимализм

Смотрю и понимаю, что он взял хорошего полной мерой и от отца, и от матери. Мягкая улыбка, дружелюбный взгляд, эмоционально богатая речь. Первое впечатление о нем, как о незаурядном человеке, только усиливалось, когда мы подходили к рассказу о деле всей его жизни. Но обо всем по порядку.

В Казахстане он жил до 5 лет. И одно из самых ярких воспоминаний – это ожидание отъезда. Два слова: «Домой. Кавказ», – здесь повторялись наиболее часто. «Встречаясь просто на улице, после приветствия люди спрашивали друг у друга: не слышно ли, когда позволят вернуться домой, на Кавказ. И так было постоянно. Несмотря на то, что официальных новостей о возможности вернуться не было, люди просто верили, что ситуация изменится. И эта вера помогала выжить», – вспоминает он.

Для него, мальчугана, в слове «Кавказ» соединилось что-то неизведанное и манящее. Как знать, может именно тогда, больше на подсознательном уровне, родилась и укрепилась в нем эта пытливость, желание увидеть Кавказ и все о нём узнать.
Газиковы приехали в Малгобек. Потекла новая жизнь по привычному для каждой советской семье сценарию. Берснако стал школьником. Вспоминает, что тогда в городе жило много русских, поэтому о модном ныне «межнациональном согласии» ребята узнавали со школьной скамьи. Причем, для детской дружбы и игры слова из графы «национальность» не имели никакого значения. Они росли вместе, выстраивая диалог культур легко и непринужденно. К восьмому классу Берснако перечитал все издания по истории Чечено-Ингушетии, которые были в библиотеках города. Выбор был скудноват. И это понятно: напалм выселения коснулся ведь не только человеческих судеб.
Уничтожались архивы, исторические документы, разрушалась история народа. Но школьник из Малгобека, прикоснувшись к крохам, оставшимся в официальном доступе, остро почувствовал, насколько захватывающая тема открывается перед ним. В 1968 году на свои детские сбережения он купил 2-й том Кавказского этнографического сборника, изданного в Грузии. Именно этот момент мой собеседник считает началом своей краеведческой деятельности, которая продолжается и сейчас. Сбор исторических материалов об Ингушетии и ингушах из детского увлечения перерос в насущную потребность. Но именно тогда он принял решение, которое изменило жизнь. С детским максимализмом поставил перед собой задачу: «Когда вырасту, соберу всё, что есть». И добился этого!

В 1971 году он поступил в Горский сельскохозяйственный институт во Владикавказе. Но уложить студенческую жизнь в короткий временной промежуток не получилось. И тут вмешалась «политическая конъюнктура».

В 1973 случился знаменитый митинг в Грозном. Он был организован представителями ингушской интеллигенции и активистами, авторами письма в ЦК КПСС «О судьбе ингушского народа». В нём содержались факты о бесправном состоянии ингушей в г. Грозном Чечено-Ингушетии, «Пригородном районе» и г. Буро (Орджоникидзе, Владикавказе) Осетии.

Митинг продолжался несколько дней и стал поводом для новой волны репрессивных мер. Берснако Газикова в рядах митингующих не было, но и на занятиях его не видели. Он болел. Однако никаких объяснений и доказательств руководство вуза не приняло. Его отчислили. На всякий случай.

Отслужив в армии, вернулся и стал настаивать на восстановлении. Имел право. Однако пришлось спорить с деканом – будущим депутатом ВС Осетии Георгием Козаевым. Тот обещал ему непоступление. Экзамен проходил в присутствии хорошо его знавшей по учебе ранее преподавательницы по фамилии Белавина. Он получил «отлично», поступил, а через год снова был отчислен. На сей раз причина также выглядела надуманной. Декан требовал являться на лекции при галстуке. Берснако его не носил принципиально, что, впрочем, не мешало ему выглядеть всегда безупречно. Но в один из дней он оказался «на ковре» у декана, который решил устроить выволочку всем пригнанным к нему «безгалстучникам». Отругав студентов, Козаев отпустил их на занятия. Всех, кроме Берснако. В отношении него было отдано безапелляционное распоряжение — на занятия не пускать! С этого момента студент Газиков стал персоной нон-грата: приходил на лекции и оставался за дверью. Так набралось более 100 часов пропусков, и его отчислили.

Другой бы отступился, выбрал иной вуз, но не Берснако! В 1980-м, уже будучи женатым, он подает документы на экономический факультет все того же ГСИ. На вступительном экзамене получил «непроходную» «четверку» по математике. Подал апелляцию, заявив, что тут же готов пройти пересдачу. Ректор вызвал читавшего Берснако лекции по математике Ростислава Добикаевича Кулова. И тот подтвердил, что абитуриент знает предмет на «отлично». Так Газиков снова стал студентом. И на этот раз окончил институт. С красным дипломом.

 

Ингушский Нестор-летописец

Перипетии с высшим образованием не отвлекали Берснако от занятия, которое занимало весь его досуг — он искал фактические данные об истории родного края. Это было чистой воды подвижничество. Работе в библиотеках, а позднее архивах он отдавал каждый свободный час. Во время учебы часто спорил на занятиях с преподавателями, когда те утверждали, что среди ингушей не было героев, либо просто умалчивали о великом прошлом вайнахов.

У него-то на руках уже были неоспоримые доказательства обратного! Но как трудно было сломать стереотипы, крепко вбитые в педагогические умы сталинским наследием!
Позже, работая, оформлял отпуска, чтобы углубленно вести исследовательскую деятельность. чтобы найти и дочитать до конца очередную страницу из летописи народной истории.

Только представьте, пять лет (с 1986 года по 1971-й) он КАЖДУЮ (!) субботу ехал в Нальчик и искал в библиотеках все, что так или иначе связано с ингушами. Он не пропустил ни одну субботу! В 1971 записался в научную библиотеку Владикавказа и продолжил поиски.

С конца восьмидесятых он перешел на другой уровень – отправлял письма и запросы в разные города. Так биография поисков начала расширяться до областных «столиц» – Воронеж, Тамбов, Ростов-на-Дону, Ставрополь. Потом были поездки в Тбилиси, работа в фондах госмузея, Центрального исторического архива, в республиканской библиотеке и Институте рукописей. И позже он открыл архивы российских столиц — работал в Санкт-Петербурге и Москве. Надо ли говорить, что продолжает поиск и сегодня, причем уже и за пределами России.

Часть материалов он покупал, отдавая собственные деньги. Замечу, что были они далеко не лишними, но Берснако жертвовал достатком ради восстановления истории. Он в буквальном смысле этого слова стряхивал пыль с архивных материалов, открывая заново документальные свидетельства величия ингушского народа.

…Я слушала его рассказ о поездках и ловила себя на мысли о том, насколько разные представления и в те годы были о смысле жизни, когда, судя по официальной пропаганде, все шли в едином ряду строителей коммунизма. Только кто-то копил на новенький холодильник или телевизор, а Газиков — на поездку в библиотеку или архив.
Но этот человек удивлял и удивляет окружающих не только энциклопедическими знаниями по истории родной земли. Он никогда не стремился к единоличному познанию. Бесценными фактами, добытыми архивными документами он делился с представителями семей и тейпов. Он уверен, что только так надо хранить историю — приобщать к ней как можно более широкий круг вайнахов.

Неудивительно, что Берснако весьма терпим к проявлению, мягко говоря, фактов плагиата. Вот только некоторые из них.

В 2013 году он, работая в Берлине (в Германии он был дважды, последний раз в 2012 году в военном архиве искал факты о защитниках Брестской крепости, а открыл много нового материала по ключевому сражению для Кавказа во время Великой Отечественной – Малгобекскому), нашёл работу Висангирея Джабагиева, выдающегося ингушского просветителя-энциклопедиста, политического и социального мыслителя, публициста, религиоведа, которая хранилась в Гамбурге. Рукопись не подлежала копированию. Газиков рассказал о находке местному жителю и тот каким-то ведомым только ему способом умудрился скопировать работу и привез ее на родину. И вот теперь нашёлся «первооткрыватель», хвастающийся наличием у себя этой работы, умалчивая, откуда ее взял. Но ведь подлинник-то в единственном экземпляре, и для специалистов, благодаря Берснако, не тайна, где он находится. Кстати, за последние 25 лет мой собеседник выявил 380 работ талантливых мыслителей – братьев Джабагиевых: Магомеда и Висангирея.
Его огорчает не сам факт «присвоения» его находок, а иногда, будем называть вещи своими именами, просто воровства. Для него большая беда другая – украв, прячут бесценные документы! Если советская власть отправляла ингушские архивы в топки, то эти «хранители истории» обрекают на забвение чудом уцелевшие документы, запирая их в сейфах и домашних книжных шкафах. Итог, по сути, один: закрытая страница истории.
Не раз Берснако просили «подарить» его находки, чтобы потом выдать за собственные и, например, использовать их при защите диссертации. Он дарил без сожаления. Иное дело, если краеведа не ставили в известность и нагло присваивали его труды. Хотя и в этом случае он никогда не опускался до публичных разборок.

Берснако категорически не хочет говорить на эту тему, но его единомышленники рассказали, что иногда на некие «авантюры» пускаются коллеги, с которыми он работал бок о бок. Это задевает, и даже очень. Однако и в такой ситуации он никогда не скандалит. Врожденная интеллигентность обязывает быть выше склок, тратить силы на более полезные дела.

Он совсем недавно вернулся на официальную работу. При нынешней власти в республике Берснако был не у дел целых 3,5 года! Но именно в это время сделал самые значимые свои открытия. Он познакомил ингушей с целой плеядой выдающихся личностей конца 19 – начала 20-го века, труды и творчество которых стали заметным культурным явлением. Среди них Шамиль Ахушков, Гуда Гудиев, Берд Котиев. Авторы книги «Неизвестный Ахушков» Марьям Яндиева (дочь поэта Джемалдина Яндиева) и Адам Мальсагов отметили, что их труд стал признанным событием только благодаря подвижничеству нашего героя. «Благородными усилиями Берснако Газикова мы стали обладателями бесценной в своей уникальности архивной и библиотечной коллекции оригинальных текстов, писем, статей и других материалов, связанных с жизнью и творчеством одного из незаурядных представителей ингушской потаенной культурной Атлантиды (или «Ингушетии incognita») – Шамиля Ахушкова (1907-1944)», – отметили они в первых строках своего произведения.

В декабре 1995 года Берснако выявил в институте истории материальной культуры северной столицы труды Фомы Горепекина. Это сегодня, спустя всего два десятилетия, научные труды этнографического исследователя, археолога Кавказа стали публиковаться историческими вузами. Долгое время его рукописи считались утерянными, поскольку свои исследования он, как и Газиков, проводил за собственный счет и отправлял на публикацию в Лондонскую Королевскую Академию. И Берснако, открыв заново для России Горепекина, опубликовал результаты исследования в газете «Сердало». Но история получила неожиданное продолжение, о котором нам поведали коллеги Берснако Джабраиловича (сам Берснако категорически отказался комментировать эту ситуацию). Через 4 года «околонаучная» дама, скопировав листок исследователя, выдала его за собственное открытие. Когда ей указали, что она «нашла» уже найденное, то она только фыркнула: «Ну и что?». Благополучно издала книгу и защитила диссертацию. Таким образом, все формальности были соблюдены и де-юро теперь эти открытия принадлежат ей. Какие отношения у неё с Берснако? Правильно – хорошие. Такой у него характер. В его семье мужчины росли, видя, как бережно и уважительно отец относился к маме. И выяснение отношений с женщиной для него неприемлемо.

Но в профессиональном содружестве роль Берснако Джабраиловича Газикова оценена исключительно высоко. Уже упоминавшаяся мною Марьям Яндиева так отзывалась о нем: «Он – наш Нестор – кладоискатель, не закрывшийся в тихой обители, а каждодневно выискивающий любые знания, любые сведения о своем народе». На ее взгляд, он «накопал» источников и тем как минимум для сотни диссертаций по истории, этнологии, антропологии, филологии, лингвистике, культурологии, геологии, археологии, политическим наукам. «Наша, а не его, беда и вина, что мы (отдельные персоны, целые структуры, например, Госархив, НИИ, университет) не видим и не понимаем всей значимости его работы для общенационального развития…», – делает неожиданный вывод его коллега и единомышленник.