От Солнечногорска до Кёнигсберга

– Наша территория была получше любого парка: порядок был, чистота, – с чувством гордости говорит Владимир Фёдорович Устинов, к которому мы приехали в гости. Как оказалось чуть позже, гордость вполне законная: Владимир Фёдорович в этой воинской части, базировавшейся в деревне Ложки, был замом по тылу.

Любовь к порядку – это у него давно и, видимо, навсегда. В маленькой «хрущёвке» чистота близка к идеалу. Тканые половички на свежевымытом полу, в приоткрытую дверь на кухне видна чистенькая льняная скатёрка на столе. Белоснежные гипюровые занавески на балконной двери колышутся от лёгкого ветра. Платяной шкаф, давно забытое в современных квартирах трёхстворчатое трюмо, кровать, диван и письменный стол со стопками книг, кипами бумаг и фотографиями. Старенький телевизор на тумбочке прикрыт вышитой салфеткой – видно, в этой квартире телевизионные передачи не в почёте. На трюмо по стойке смирно, по ранжиру поставлены все скромные туалетные принадлежности, футляры для очков. На вешалке пиджак с орденами и медалями заботливо прикрыт лёгким женским халатиком: после майских праздников костюм почищен, но ещё не убран в шкаф.

– Да вы присаживайтесь, – приглашает нас Владимир Фёдорович. А я невольно всё время поглядываю на дверь в ожидании, что появится хозяйка или же кто-то другой, кто поддерживает квартиру в столь идеальном порядке.

– Один я живу, один, – заметив это, сказал Владимир Фёдорович. – Соседи помогают убираться. Сам-то я не очень прыток. Ноги больные, инсульт недавно перенёс. Из дома редко выхожу. Но по квартире хожу, так что порядок поддерживаю сам. Это у меня с детства, родители так приучили.

В семье Фёдора Семёновича и Ирины Ивановны Устиновых было пять детей. Мать – домохозяйка, на её плечах, помимо стирки-уборки-готовки, было ещё и немалое подсобное хозяйство: только успевай. Отец работал старшим механиком на машинно-тракторной станции. Должность по тем временам престижная, на «поклон» в МТС приходили все окрестные колхозы: отремонтировать трактор, комбайн, другую сельскохозяйственную технику. Фёдор Семёнович и среди односельчан, и в округе был человеком известным не только как классный специалист, умеющий разобрать на детали двигатель трактора и на глазах изумлённого механизатора собрать его. Его, наверное, ценили больше за его готовность всегда помочь, за обязательность и добросовестность. Эти качества – ответственность за порученное дело, обязательность и честность – он привил своим детям. Народная педагогика – воспитание собственным примером, «делай, как я».

Ещё совсем ребёнком Володя не раз бывал на МТС то с мамой, то с сестрой: носил в обед еду отцу. Школьником уже садился в кабину трактора. Сначала с отцом, потом уже и сам научился управлять . И «кем быть» он знал задолго до того, как получил свидетельство об окончании восьмилетки. Хотел стать таким же специалистом, как отец – механиком. Работать начал в колхозе имени 6-го съезда Советов.

– Тогда денег не платили в колхозах, начисляли трудодни. Вот и мне начислили. Получил я за свою работу 4 мешка зерна, – вспоминает Владимир Фёдорович.

Но, как бы ни уставал на работе, вернувшись с поля, умывшись и перекусив на ходу, бежал в клуб. Был настоящий праздник, когда показывали кино. Некоторые фильмы привозили по два-три раза, и всё равно всегда в клубе было полно народа – развлечений в деревне в то время было мало: кино да танцы под гармошку.

Чёрная тарелка репродуктора, висевшая в главной горнице, тревожных вестей не приносила. Диктор говорил больше о победах социализма и сулил светлое будущее. И поэтому весть о том, что гитлеровские войска перешли границу, и началась война, для многих была неожиданной. Ему, 17-летнему, трудно было разобраться в тонкостях большой политики. Верили все, не только подростки, в то, что «страна крепка, и танки наши быстры». Верили безоговорочно в силу и мощь армии.

Это уже потом, много лет спустя, Владимир Фёдорович узнал, что в ночь с 21 на 22 июня 1941 года послу СССР в Германии Деканозову была вручена нота об объявлении войны.

Такой же документ, но в Москве, в 5.30 утра послом Германии в СССР был вручен наркому иностранных дел СССР Молотову. На этот момент уже в течение часа на территории Советского Союза велись боевые действия. Гитлеровские лётчики бомбили города и сёла, железнодорожные узлы, аэродромы, военно-морские базы. Разведка у гитлеровцев была поставлена на высоком уровне, к войне готовились давно и тщательно.

– По «Плану Барбаросса» военные действия на территории Советского Союза должны были продолжаться не более 3-4 месяцев. Немецкое командование не рассчитывало вести войну в суровых условиях русской зимы, – говорит Владимир Фёдорович.

В сроках – 3-4 месяца военных действий – сходились обе стороны. Только немцы за это время собирались закончить блицкриг, а простые люди в СССР думали, что за это же время враг будет разгромлен. Парни и девушки, вчерашние школьники, приступом брали военкоматы: многие боялись, что война закончится, а они не успеют повоевать. С такими же мыслями записался в ополчение и 17-летний Володя Устинов. В семье Устиновых старший сын Вениамин ещё до начала войны был призван в ряды Красной армии и служил в Монголии. Тогда никто даже не предполагал, что война, ставшая Великой Отечественной, продлится 1418 дней и ночей.

– По возрасту меня в действующую армию не взяли. И тогда я решил идти в народное ополчение, – вспоминает Владимир Фёдорович.

Решение создать народное ополчение было принято 2 июля 1941 года. Было сформировано более шестидесяти дивизий народного ополчения. В ополченцы записывались те, кто не был призван в ряды Красной армии.

– У здания ДОСААФ, прямо на улице, стояло несколько столов, и шла запись в народное ополчение, – продолжает свой рассказ Владимир Фёдорович. – Народу было много. И возраст у желающих записаться в ополчение самый разный. Но больше было молодёжи.

Владимир Фёдорович не в первый раз рассказывает о том, что пришлось пережить ему, 17-летнему деревенскому пареньку. Но каждый раз вспоминает тот жаркий июльский день, когда их, ополченцев, погрузили в вагоны и направили в Москву, где им предстояло влиться в 8-ю Краснопресненскую дивизию. Тогда он, как и все, думал, что война – это ненадолго. Он молчит, перекладывая на столе стопки книг, расправляя рукой листки бумаги. Через раскрытую балконную дверь слышен молодой женский голос: «Антошка, ну, куда ты запропастился? Хватит, нагулялся, домой пора».

– Домой после окончания войны вернулось, кажется, 20 человек. А сейчас в живых нас семеро. Двое у нас, в Солнечногорском районе, а пять человек в Москве живут, – говорит Владимир Фёдорович. – Перезваниваемся, на праздники, если позволяет здоровье, встречаемся. Нам есть что вспомнить, есть, кого помянуть…

И возвращается к далёким военным дням:

– 8 июля мы прибыли в Москву, и уже на другой день нас отправили в летние лагеря. А ещё через две недели всех нас по приказу командующего войсками Московского военного округа послали на сооружение Можайской линии обороны: 3 километра танковых рвов и 7 километров заграждений. С оружием учили обращаться в перерыве между рытьём траншей. Другого времени не было. Немец наступал быстро…

«С первых чисел октября 1941 года под Москвой разгорелись бои на всех оперативно-важных направлениях, ведущих к Москве. Особенно ожесточённые бои развернулись на северо-западных подступах к Москве. Солнечногорск и населённые пункты этого района находились в полосе главного удара врага, рвавшегося по Ленинградскому шоссе к столице», – это скупые строки из очерков по истории Великой Отечественной войны. За ними – тысячи погибших солдат и офицеров, мирных жителей, которые оказались в оккупированной фашистами зоне.

– 5 октября – страшный день, тяжёлые бои. Земля гудит от взрывов, пули свистят кругом. Стояли насмерть. Убитых было столько, что курице негде клюнуть. Тогда мы потеряли 6 тысяч человек. Ценой этих жизней мы задержали немецкие войска на три дня.

Владимир Фёдорович рассказывает, не придерживаясь хронологических рамок. Память избирательна: что-то оставляет «на потом», а о чём-то хочется рассказать именно сейчас, а не в конце беседы.

– Мы шли вчетвером с командиром, когда нас накрыло миной. Троих раскидало в стороны, а Петю, пулемётчика, в клочья разнесло…

На вопрос о том, было ли страшно, Владимир Фёдорович кивает головой. Но добавляет: «В первые дни. В первые дни теряешься от свиста пуль и разрывов снарядов. Потом уже различаешь, где рвётся мина, а где граната, и постигаешь простую солдатскую истину: «твоя пуля – не свистит».

Война – это не только «победить врага». Это ещё и жестокая школа выживания. Как, попав в окружение, выйти из него без потерь и даже вынести полковое знамя? А во фронтовой биографии нашего героя было и такое.

Второй этап наступления на Москву под названием «Тайфун» немецкое командование начало 15 ноября 1941 года. Бои были очень тяжёлыми. Враг, не считаясь с потерями, стремился любой ценой прорваться к Москве. Но уже в первых числах декабря стало понятно, что противник выдыхается. А тут ещё ударили сильные морозы.

– Немцам, не привыкшим к такой зиме, было тяжело. Но и нам тоже пришлось помёрзнуть. За годы войны я ни разу не ночевал в доме, под крышей. Всё в землянке, в окопе, а то и просто притулишься где-то под деревом, еловых лап наломаешь – вот и вся постель. Только вот когда бывал ранен, попадал в госпиталь…

Первое ранение он получил в августе 1942 года. Осколочное, в область позвоночника. «Ничего, боец, отправим в госпиталь, там тебя быстро на ноги поставят», – напутствовал его фельдшер в медсанбате, отправляя в тыловой госпиталь. И, действительно, рана зажила довольно быстро, и рядового Устинова выписали и отправили на Дон.

Так сложилось, что фронтовая судьба забрасывала Устинова в самое пекло войны. Битва под Москвой, Сталинград, Курская дуга… Под Прохоровкой, в этой мясорубке, когда день становился ночью от пыли и гари, а ночью от разрывов снарядов было светло, как днём, его ранило, осколками перебило ноги. 20 дней он был на излечении в деревне Васькино Калужской области.

– Госпиталя как такового не было, имелось помещение, где оперировали и делали перевязки. А нас, раненых, разместили по избам. Со мной вместе поселили солдата Мишу из Азербайджана. У него ранение было в пятку. Пойдёт на перевязку, ему хирург говорит, что, мол, всё, завтра выписываем. А ему хотелось, чтобы нас вместе выписали и в одну часть после выписки направили. Только у меня-то ранение было потяжелее, чем у него, и до выписки было далеко. Так Миша придёт с перевязки и кричит хозяйке: «Дай ботинки свои!» Наденет, а они тесные, у него рана опять начинает кровить. Но так и не дождался меня, его раньше выписали. Так мы и потерялись…

Вспоминает добрым словом Владимир Фёдорович и санитарку Аллу Газатову. Маленькая, смешливая, совсем девчонка. И откуда сила бралась у неё, когда приходилось с поля боя вытаскивать раненых?

– Иные солдаты были в два раза больше её. А Алла ухватится за ремень, тащит изо всех сил, да ещё и от осколков собой раненого прикрывает. Такая вот у нас была санитарочка: маленькая, да удаленькая, – улыбается Владимир Фёдорович. – Но бывало и другое. Некоторые санитары только своих из-под огня вытаскивали. Подползёт к раненому: «Ты чей?» Называешь подразделение. «Нет, не наш», – и пополз дальше, «своих» раненых искать.

Воевал старший сержант Устинов на фронтах, которыми командовал Рокоссовский.

– Все солдаты и офицеры любили его и называли «Батя», – вспоминает наш собеседник. – Рокоссовский берёг солдат. И мы это чувствовали. Во время боёв часто был на позициях. Сколько раз мне приходилось видеть его, когда шли бои. Он по блиндажам и землянкам не прятался.

Война есть война. Со своими правилами и законами, порой жестокими. На войне легко не бывает, это тяжёлая мужская работа. Но одно дело, когда приходится отступать или держать оборону. И совсем другое – когда войска идут в наступление, пядь за пядью освобождая свою землю.

Что такое быть освободителем, Владимир Фёдорович почувствовал, когда их войска вошли в белорусский Славгород. К нему подошла худенькая девчушка, лет 9-10.

– Дяденька, – обратилась она к нему. – Мне очень хочется вам что-нибудь подарить. Но у меня ничего нет. Только вот это. – И она протянула кусок чёрного чёрствого хлеба, по размеру ровно в половину худенькой ладошки. – Возьмите, дяденька. – В глазах девочки были и просьба, и благодарность, и тихая радость.

– Милый человечек! – он присел перед ней на корточки. – Ты этот хлебушек съешь сама. Будем считать, что ты мне его подарила.

Но девочка продолжала стоять с протянутой ладошкой, на которой был этот маленький, чёрствый кусок хлеба. «Пожалуйста», – прошептала она, едва сдерживая слезы. «Примите хлебушек, – к ним подошла мать девочки. –Она так ждала этого момента, когда придут наши». «Ну, хорошо. Давай твой подарок. Это будет мой талисман, я буду хранить его до самой Победы», – пообещал Устинов девочке, пряча хлеб в полевую сумку.

– Я его долго хранил. Но когда меня в очередной раз ранило – мы подорвались на мине, и нас нашли и вытащили трофейщики, – я свой талисман потерял. Выпал, видно, когда меня тащили. Я тогда сильно переживал, – голос Владимира Фёдоровича дрогнул.

…Война для Устинова закончилась под Кёнигсбергом. Он был ранен, и его эвакуировали в Москву. На носилках вынесли на перрон Белорусского вокзала. Какой-то мужчина подходил к носилкам – а раненых было много – вглядывался в лица, кого-то искал. Что-то знакомое почудилось Владимиру. Но плохо себя чувствовал, болела голова. Напрягать память, а тем более разговаривать, не было сил. И он натянул одеяло на лицо – очень хотелось спать.

Как оказалось впоследствии, это был его отец, Фёдор Семёнович. По письмам знал, что младший сын ранен. Знал и то, что с запада на Белорусский вокзал приходят эшелоны с ранеными бойцами. Искал сына, а увидел – и не узнал.

В 1945 году, когда пришла Победа, Владимира Устинова, теперь уже старшего сержанта, по ранению демобилизовали. Он вернулся домой. Правда, как такового дома не было – сожгли немцы. Отец во время оккупации был в партизанах. В 1947 году вернулся старший сын Устиновых, Вениамин. Жизнь потихоньку стала налаживаться. Жильё строили пленные немцы.

– Наши люди к ним относились хорошо, хотя во время оккупации, как мне рассказывали, фашисты поиздевались над местным населением. Но вот такая натура у русского человека : уметь прощать, жалеть убогих, бесправных, нищих, – говорит Владимир Фёдорович.

Устинов до 1952 года работал в органах госбезопасности. Потом его пригласили на работу в хозчасть Генштаба Минобороны. Вот тогда сюда, в Ложки, и приехал. Вначале жили в бараке. А потом вот эту квартиру получили.

Я удивилась: был Устинов, говоря современным языком, замом по тылу. Семья из трех человек – у них росла дочка – имела право на получение более просторной квартиры.

– А зачем? – искренне спросил мой собеседник. – Лишнее – зачем? И этой квартиры хватало тогда. А сейчас – тем более.

Владимир Фёдорович на склоне лет остался совсем один. Сначала с женой, Евдокией Алексеевной, похоронили рано ушедшую из жизни дочь. А четыре года назад умерла и жена Владимира Фёдоровича, с которой он прожил сорок девять с половиной лет. Прожили в любви и согласии, и подтверждение этому – стихи, которые Владимир Фёдорович посвящал жене.

Сказать, что о нём забыли – значит, сказать неправду. Ему звонят каждый день. Если нужно, отвозят к врачам, выполняют все его просьбы. Да и сам Владимир Фёдорович вспоминает добрым словом своего крестника Виктора Андреевича Микиляна, который, несмотря на занятость, частый гость в однокомнатной квартире Устинова.

Это днём. А ночью… Куда деваться от воспоминаний, которые роятся в голове, воскрешая дорогих сердцу умерших?

– Я не могу спать, задыхаюсь после инсульта, – пожаловался он. И тут же добавил: «Но вот судьба распорядилась иначе: живу».

И не просто живёт. Много читает, пишет стихи, даёт интервью.

– Недавно поинтересовались, как я отношусь к тому, что парад Победы в этом году президент и министр обороны принимали сидя. Как я отношусь? Позор это! Если у руководства страны нет уважения к армии, к ветеранам, то что говорить о молодёжи?

Он ещё долго рассуждал на тему патриотического воспитания молодёжи, сожалел о том, что армия теряет своё лицо. И при этом подчеркивал большую работу, которую проводят в Солнечногорском районе для увековечения подвига жителей в годы Великой Отечественной войны. Слушая Владимира Фёдоровича, вспомнилось: «Пока дышу – надеюсь и живу».