Дорога великих завоевателей

КАМНЯ НА КАМНЕ…

Начну с классической версии событий. Пройдя по Джейрахскому ущелью, Абхазов и солдаты встретили серьезное сопротивление возле селения Эбан. Взять аул приступом не удалось. Военачальник дал приказ отступить и идти дальше. Однако план подчинить горцев у него остался.

15 июля 1830 года отряд соединился в Таргимской котловине с колонной подполковника Плоткина. Через два дня каратели повернули назад. Эбанхойцы снова оказали им упорное сопротивление.

В донесении наместника Кавказа военному министру России последующие события описываются так: «...18 июля, подходя к развалинам с. Обин, авангард был встречен ружейными выстрелами из селения и уцелевших башен. Посланная рота Севастопольского пехотного полка при одном орудии немедленно вытеснила непокорных, но часть сих, запершись в крепкую башню, не переставала производить стрельбу по отряду. Артиллерия, подвезенная на весьма близкое расстояние, не смогла сбить верха башни, пехота не смогла сжечь окон, и поэтому князь Абхазов решился сделать мину и взорвать башню эту с ее дерзкими защитниками. Подкоп был заложен ночью под руководством офицеров генерального штаба, бывших при отряде, и окончен к утру. Башня с окрестными каменными саклями взлетела на воздух и погребла под развалинами отчаянных защитников, а главный из них Маркуст (особенно известный производимыми шалостями на Военно-Грузинской дороге) взрывом был выброшен из башни и, к удивлению, найден живым под грудой камней». (Отрывок из Актов Кавказской археографической комиссии об Ингушетии и ингушах, Назрань, 1995 г.)

Сейчас остатки замкового комплекса Эбан возвышаются над крутым обрывом за селением Джейрах на правой стороне ущелья. Некогда в этом ауле стояли шесть боевых и несколько жилых башен. Мне показывали башенный комплекс Эбан Ахильговы: Джамали, Умар и Магомед-Башир. В основном рассказывал Умар, но остальные так в тему добавляли услышанное, прочитанное, ограняли повествование характерными деталями, что ставили под сомнение ими же изначально озвученный тезис: «Мы не историки. Рассказываем только эпизоды и отрывки, которые отцы и прадеды сохранили». Но в том-то и прелесть нашего проекта, что мы вольны передвигаться во времени и писать в соавторстве с собеседниками наши истории, которые складываются, как паззл, в единое историческое полотно. У нас не научное издание. Нам интересно то, что сохранила народная память через поколения.

ГДЕ СТУПАЛА НОГА ТАМЕРЛАНА

О том, когда в Эбан пришли первые поселенцы, историки, видимо, будут спорить долго. Мои собеседники начинали со времен Чингисхана (вторая половина 12 века). Аланское царство, чья история уходит еще глубже, – в первые века новой эры – простиралось от окраин Ставрополя и Краснодарского края, захватывало реки Кума и Подкумок и уходило до самой реки Сулак (Дагестан). Земли эти населяли и обживали нахоязычные племена.

«Я начну рассказ с времен после Тимура Хромого (Тамерлана. – Прим. авт.), – начал повествование Умар Магомедович Ахильгов. – Сегодня не все историки упоминают о том, что в планы ханов монгольского войска входило усмирение в том числе и народов Северного Кавказа. Непокорных было приказано уничтожать. В планах завоевателей был и захват Магаса».

Были такие цари – Респендиал Авермах Второй и Гоур Третий. Они с Аттилой стали союзниками, чтобы завоевать Рим. И завоевали. Довольный жизнью Гоур остался в Риме, а Авермах ушел дальше – подчинять Каталонию. И снова победа. На этот раз он решил остановиться и осесть. Поэтому версия о том, что среди предков ингушей есть баски, вполне обоснована. Это было в пятом веке н.э.

Как утверждают исследователи, «весной 1238 года монгольские войска начали и до зимы вели ожесточенные военные действия на Северном Кавказе». В конце этого же года Гуюк-хан, Менгу-хан, Кадан и Бури начали свой поход на Аланию. Осада Магаса длилась полтора месяца. Когда монголы взяли его приступом, то не пожалели ничего и никого. От города, как пишут летописи, осталось только название. Он был сожжен, а у каждого защитника Магаса отрезано правое ухо. Говорят, что их было обнаружено 270 тысяч.

НА БЕСПОКОЙНОМ ШЕЛКОВОМ ПУТИ

Орда ушла, и жизнь стала возрождаться. Политическим и культурным центром Аланского государства стал древний ингушский город Дади-Ков (Город отцов – Колыбель). Он стоял на Шелковом пути. Здесь не в диковинку было встретить зажиточных людей из Китая или Индии. Вообще многие, если не все аланские города Северного Кавказа находились, как правило, на важных торговых путях. Место-то было и есть бойкое: большой географический перекресток, связывающий восток с западом, север с югом, горы с равниной. Понятно, что каждый воитель начиная с Александра Македонского пытался пройти по этому пути. Правнук Чингисхана, сын Багатура войной пошел сюда в 1223 году. Он одним из первых нанес серьезный удар Аланскому государству. Его войско простояло тут несколько лет и ушло. После чего горцы вновь вернулись в это бойкое место. Жители были и ремесленниками, и торговцами, и аграриями. Успевали все! Говорят, что здесь делали изумительное вино из особого сорта винограда.

В 1254 году ордынцы переписали население стремительно разрастающегося города. После чего назвали новую сумму поборов с Дади-Кова. В 1277 году, по сведениям историков, не только город, но и вся округа отказалась платить дань. Расплата была неминуема. Монголы пришли вновь в 1278 году. Запись об этом событии есть в русских летописях. Дело в том, что монгольский хан Менгу-Темир на подмогу вызвал дружины подвластных ему русских князей. Вместе они штурмовали город, вошли в него и разграбили. Ушли с большой добычей, свидетельствует летопись, чем заслужили похвалу своих предводителей.

Но вайнахи продолжали досаждать ордынцам. В 1327 году, как следует из книг по истории, произошло крупное вооруженное выступление горцев против Орды, был убит предводитель монгольского войска Хасан. Вообще же, начиная с 60-х годов XIII века на протяжении более чем ста лет эта территория стала местом летней кочевки хана Золотой Орды и ареной военных столкновений Хулагидов с Джучидами. Ханские кочевые ставки в разное время зафиксированы в Маджаре, Пятигорье, Джулате, в междуречье Терека, Сунжи и Сулака. «На территории современной Чечено-Ингушетии у станицы Старогладовской обнаружено новое золотоордынское поселение. Возможно, это г. Курна – летняя резиденция ордынских ханов. Золотоордынские культурные слои отмечены в ряде поселений края», – пишут мои коллеги.

КАВКАЗСКИЙ КОТЕЛ

В 1380 году эти края пережили мало кому известную Последнюю войну. В Астрахани в хазарском царстве правил тогда Тахтамыш, ставленник Тимура Хромого. Но между недавними союзниками возникла ссора, и началось противостояние. Предки моих попутчиков были на стороне Тахтамыша, встали в его строй. Произошла битва на реке Терек. Со стороны Тахтамыша выступило 60 тысяч конных и 100 тысяч пеших. Но победа досталась Тамерлану. Тахтамыш бежал с поля боя. А победитель пообещал и его непременно догнать, и тех, кто за него заступился, уничтожить – лишить истории. Сказал – и сделал. Тахтамыша догнал на Волге и убил. Вернулся в горы и начал кровавую бойню. Уцелевшие ушли в горы. Но после этого началось переселение вайнахов на равнину. Оно шло 130 лет. Предки моих собеседников дошли до Моздока, Эльхотово. Однако мир на Кавказе и после того, как канули в лету Тимур Хромой и его последователи, оставался весьма хрупким. Вот и с именем кабардинского князя Темрюка Идаровича, который был старшим сыном Идар-мурзы, праправнуком легендарного Инала, тестем и союзником Ивана Грозного, связана 11-дневная война. Она произошла в 1562 году. О ее причинах и событиях больше осведомлены историки. Мои гиды рассказали о ней следующее: во время правления Темрюка Кабарда (историческая область на Северном Кавказе) приняла подданство России. И лавры Тамерлана не давали, судя по всему, покоя ее правителю.

Дочь Темрюка Мария была замужем за Иваном Грозным. Вторая дочь была замужем за ногайским князем Мехметом. К русскому царю и обратился он, чтобы обрести влиятельного союзника. Он просит у Грозного войско, чтобы расширить свои владения. Иван Васильевич обещает помочь, однако не числом! Он сам воюет в Сибири («Много дать не могу», – говорит он тестю). Но тысячу человек во главе с майором Плещеевым отправляет. Иван Васильевич, что бы ни говорили о нем, был настоящим государственником. И он дал наказ Плещееву смотреть шире, не только на Кавказ, но и на Закавказье. Поручил ему секретную миссию – увидеть и передать царю сведения о зонах влияния и интересах кланов кавказского «котла».
Ногайский хан тоже не отказал Темрюку, он дал ему 30-тысячное войско. У самого князя – 15 тысяч бойцов. Воспользовавшись внезапностью и количеством, завоеватели за 11 дней (с конца июля 1562 года) проходят 167 поселений. Победители взяли много золота и пленных. Разбитыми остались аулы. Дошли они и до Обана (Эбана). Здесь стояло четыре башни. На поле битвы остались лежать их защитники.

ЧУЖАКИ

Когда Темрюк с войском убрался восвояси, Обан опустел окончательно. Более 20 лет здесь никто не жил. Горцы спустились на равнину, туда, где сейчас Осетия. Однако осетин в этих местах не было. Это сугубо ингушская история. Мои собеседники уверены, что осетины – чужаки на ингушской земле.

И ПОСЛЕДНИЙ СПАСАЕТСЯ ЧУДОМ!

За разговорами незаметно мы подошли к башням. Посмотрели, обсудили, насколько живописное и удачно расположенное с военной точки зрения место. Башенный комплекс строили на труднодоступном склоне. Боевые башни, полубоевые, жилые – все они обустраивались основательно. Предки моих гидов поднялись высоко и построили фамильные башни в благодатном месте. Его считают своим Цицкиевы, Ахильговы, Балхаевы, Абаевы…

Хорошо видно и родовое кладбище. Джамали сказал, что на нем похоронен его отец. После того, как я услышала еще одну историю от Ахильговых, я поняла, что это не просто дань традициям. Это – естественная потребность души.

Повествование об 11-тидневной войне 1562 года долго не выходило у меня из головы. Такое трудно пережить спокойно! Когда были разбиты четыре мощные боевые башни Обана, а их самоотверженные защитники убиты или пленены, варвары услышали плач. Это был чудом оставшийся в живых младенец. Изверги искололи его штыками и сбросили в пропасть. Он был последним жителем Эбана, которого захватчики тоже посчитали своим врагом.

И этот малыш, летя навстречу смерти, зацепляется за куст. Без божьего промысла, уверена, не обошлось! Он не падает на камни, а остается в живых между землей и пропастью. Спустя несколько дней одинокая бабка Матиева собирала хворост и услышала писк. Подумала, что лисенок или другой детеныш. Нашла и спасла раненого мальчика. Когда выхаживала, все время называла его Цицк (кошка в переводе с ингушского). Ведь у него было 9 ранений, а у кошки, как известно, 9 жизней. И этот последний обанхоевец выздоровел ее стараниями и молитвами. Однажды, когда ему было лет 13-14, он играл с другими детьми. Как это быстро бывает у детворы, от смеха до драки – несколько мгновений. Так и тут. Подрались. И дети закричали ему, что он без роду без племени. Тот к бабушке: «Кто я? Что я?». «Пусть язык отсохнет у тех, кто тебе такое сказал!» – бросила она в сердцах и все ему рассказала.

ОДНОФАМИЛЬЦЫ

На Цицка ее рассказ произвел огромное впечатление. Он загорелся идеей вернуть себе родовое гнездо. И это не было только эмоциями пылкого подростка. Он послал парламентариев к тем, кто занял его родовое поселение. Те посмеялись: что может сделать всего лишь парень! Но Цицк клянется, что вернет себе то, что принадлежало его предкам. Он поселяется среди них, женится и постепенно вытесняет всех «чужаков» из Обана. Отстраивает башни. Становится главой семейства. У него родились сыновья: Абай (ушел на осетинские земли), Балхай, Вагай Ахильг был внуком Цицка. «Вот от них мы ведем свою родословную. Наша фамилия – от Ахильга. А вся территория земля называется Обан (Эбан, иногда даже Убан). Название сложилось из двух слов: Обан – родник; Хи – вода. Даже поля назывались Обан-поля, Дербич-поля», – говорит Умар Ахильгов.

Он упомянул о Дербиче. Это четвертый дед, пращур (прапрапрапрадед одного из наших спутников). В 1832 год на свои деньги построил здесь башню. В 1856 его убили. Жестокий XIX век забирал кавказских мужчин рано. Хотя и сугубо мирный труд был на износ. До сих пор сохранились террасы, землю на которые специально натаскивали каждую весну, и так – десятилетиями. Сажали кукурузу, овес. Хлеб и картошку не знали, они появились позже.

«Мы пофамильно не определялись, – говорят они мне. – Из Обанхоя, значит, обанхоевцы. Мы говорим только то, что точно знаем. О чем можем поклясться на Коране. Вот эта река в ущелье – Обанхи. Есть тут и завод минеральной воды. Тоже наш». Когда поднимались к башням, которые были построены позже, то встретили Цицкиевых. Мои попутчики рассказали, что дед встреченных земляков был известный мулла. «Святой человек, действительно святой, – так отозвались они о нем. – Года четыре назад умер. Замечательный был человек, очень начитанный».

ПОД БАШНЯМИ

И вот мы на месте высокогорного башенного комплекса Обанхи. Столовая гора буквально в 2–3 км от нас. Прошли и рассмотрели все объекты: стены жилых башен, едва сохранившиеся части построек, пастбища. Вид открывался такой, что дух захватывало. Увиденное совершенно не похоже на то, что было раньше в горной Ингушетии. Вроде бы огромное пространство вокруг, свободное и безграничное. Но в то же время присутствует некая камерность: покойно и уютно здесь. Словно нахожусь в большом дворе. Видна река Обанхи с талой водой, которая впитала из горных недр чудодейственные свойства. Вижу пастбища, посевные земли, покосы. Немного дальше были боевые башни, а здесь – жилые и мастерские. Наконец, чуть в стороне – могильник, в который уходили, если заболевали. Выздоравливали – возвращались. А если нет, то находили там вечный покой.

Башни не реставрировались. Одну не трогали после обрушения с 1856 года. Мы зашли в гости к тем, кто живет рядом с башнями. Вышла сноха Ахильговых – Зина. Ее племянница – супруга главы РИ Ю. Б. Евкурова. Сама Зина из Грозного, сюда переехала, выйдя замуж. В прошлом остались служба в Германии, многочисленные друзья оттуда же (мужа даже дразнили Гансом). Здесь они осели уже больше 40 лет назад, в 1973 году. Не было ни газа, ни дорог. Сейчас – тепло, есть вода, обустроили дорогу.

С благодарностью Зина говорит об Алихане Амерханове и Руслане Аушеве, которые очень помогли в свое время. В семье было шестеро детей. Один сын погиб в армии, остались трое сыновей и две дочери.
В Обанхи они живут в трудах на земле. Обычный крестьянский уклад: постоянные заботы по дому, по хозяйству (много живности), на огороде, пастбище.

СЮРПРИЗЫ В ДОМЕ ДЖАМАЛИ

Совершенно иной уклад жизни у Джамали Ахильгова, в гости к которому мы заглянули в Джейрахе. Ему за 70, но в это верится с трудом. Когда поднимались в гору, вдыхая запах дождя, который освежил и обострил ароматы горного разнотравья, он с улыбкой произнес: «Вот так мы, горцы, всю жизнь мучаемся». «Поэтому такие и красивые», – мысленно ему ответила я, и красивые не только внешне. В Джейрахе он построил каменный дом в 1980 году. Сегодня он полный и шумный, когда съезжаются дети с внуками (их 13). В советские времена, при Чечено-Ингушетии (сегодня тоже), все, кто ехал в горы, шли к ним в гости. В Министерстве культуры ЧИАССР уверенно называли его имя, зная, что он все сделает на высоком уровне.

У него мужественный характер, он щедр душой. И принципиально сторонится политики. Хотя это не мешает ему иметь много заслуг.

Он стал другом Идриса Базоркина в самое трудное время, безусловно, эта дружба заслуживает отдельного повествования.

У Джамали Ахильгова четверо детей: три девочки и мальчик от первой жены Галины. С глубокой грустью он рассказал о ее смерти в 1998 году. «Святая женщина была», – признался он с тоской в голосе. Галина была талантливым преподавателем, о ней даже писали в газетах.

Второй раз Джамали женился в 1999 году. В этом браке у него родились два сына и дочь. Он энциклопедического кругозора человек, имеет три высших образования. Преподавал физику, получил диплом агрария, но в итоге долгие годы работает стоматологом-ортопедом. Узкая и очень востребованная специальность. Как он заметил с улыбкой – «самый старый в Ингушетии». «Вроде стоматологов много на каждом углу, протезы сделают, а потом зачастую ко мне приезжают в Ингушетию. Приходится доделывать», – поделился он «рабочими моментами».

При всей многогранной занятости он успевал находить время на стихосложение. Прочитал наизусть юмористическое стихотворение. Шутливое, но в точку! Как раз о нашем времени, где чувства и слова заменяют порой достижения технического прогресса: нажал кнопку «чик», и больше ничего не надо. Написал он его полвека назад и оказался провидцем. Одно время никак не мог найти его в своих бумагах. А потом наткнулся на него и «словно земной шар нашел».

А дома у Джамали нас ждал настоящий сюрприз. Его женой оказалась Ася Мальсагова, музыкант, человек разносторонний, творческий и просто красавица.

И вот так всегда! В каждой ингушской семье обязательно будут удивительные открытия, стоит только порог дома перешагнуть. Тут же будешь усажена за стол, и польются истории о дедах и прадедах. Откроются такие подробности, что многотомник впору издавать.

Вот и на сей раз в гостеприимном и интеллектуальном доме Джамали мы о многом вспомнили, пока шло застолье. Кстати, именно Ася по крупицам собрала коллекцию музея имени Руслана Мамилова (скульптор)
в Джейрахе. Он был открыт пять лет назад.

ДОЛГИЙ ПУТЬ ДОМОЙ

Интересны переплетенья судеб. Ася рассказала и показала фотографию своего деда – Куркиева Дунды Маматиевича, 1912 года рождения. На фото – статный молодой мужчина, высоченный – под два метра. Его родной брат Мурад тоже ему под стать. Один кареглазый, а второй – голубоглазый. Хорошего телосложения, с очень тонкой талией и широкими плечами. Они отлично танцевали лезгинку, Дунда даже выходил на сцену в самодеятельном коллективе. Участвовал в конкурсе, причем успешно. И Мурад был творчески одарен, играл в Ингушском театре.

Братья были выходцами из состоятельной семьи, родители поощряли прежде всего получение хорошего образования. Они учились читать по Корану. В юности Мурад стал ученым-археологом, окончил аспирантуру в Ленинграде, впоследствии занимался научной деятельностью, основал музей в с. Мужичи имени С. Орджоникидзе. Он был участником северокавказской экспедиции Е. И. Крупнова.

Дунда окончил рабфак во Владикавказе. Однажды в 1934 году Мурад в ленинградском метро увидел у рядом сидящего пассажира журнал, на обложке которого был портрет Дунды. Он был подписан как «тип кавказского мужчины». Трудно теперь сказать, о чем мои коллеги писали в том самом журнале в то самое время. Но ведь оказались абсолютны правы. Кавказский мужчина, горец, вайнах Дунда Куркиев в 1941 году ушел на фронт. Незадолго до этого за него была засватана девушка. Но семейное счастье познать парню не удалось. От него пришло домой всего два письма. Воевал под Белой Церковью. Пропал без вести. Потом родные узнали, что он был среди защитников Брестской крепости… «Уходя на фронт, он сказал: «Меня, наверное, первого убьют, ведь я выше всех». Он вообще любил пошутить», – передавала Ася однажды услышанную от родных историю.

Мать их – Гошта Дахкильгова – увезла приданое, которое уже прислала его невеста, в Казахстан. Не дождавшись сына, она с горя слегла и вскоре умерла.

В этой трагической истории был еще один поворот, который заставил меня ахнуть. Провожал Дунду на фронт… Идрис Базоркин. Дело в том, что Мурад был женат на Алиме Базоркиной – сестре известного ингушского писателя. Вот кто высоко оценил отношение Ахильговых к своим корням, к башням своих дедов и отцов. Он сам всю жизнь общался со стариками, записывал все услышанное и понятое. Мне запомнились слова Джамали: «Наши деды гонялись за правильным: за честью, за благородством, достоинством». И отдавали жизнь, чтобы их дети видели и знали о высших ценностях края гор. Самая высокая мечта – высота, к ней стремятся прекрасные башни горной Ингушетии и потомки их строителей…